— Ну, не хочешь, не надо, — махнул рукой сова–дистрофик. — Так. На что жалуемся?
— Ни на что! — выпалил я.
— Не слушайте его, — вмешалась мать. — Он вчера получил серьезную травму глаза.
— Знаю, знаю, — важно кивнул несколько раз невропатолог. — Капитолина Аркадьевна вкратце ввела меня в курс дела. Так что, приступим. Садитесь, мой юный друг.
И он указал мне на стул рядом с собой. Едва я уселся, он принялся задавать мне вопросы один глупее другого.
— Ты после удара сознания не терял?
— Даже не думал, — категорически опроверг я инсинуации Саввы Моисеевича.
— Думать для этого совершенно необязательно, — нервно зашмыгал маленьким крючковатым носом врач. — Ты просто падаешь в обморок.
— Я не падал.
— Ве–ли–ко–лепно, — потер костистые руки Савва Моисеевич. — А тошноты у тебя вчера или сегодня не было?
— Нет, — решительно отбил новый выпад я.
— А по–моему, его подташнивало, — объявила мать. — Потому что он очень плохо пообедал, а ужинать вообще отказался.
— Пообедал я как раз нормально, — внес ясность я. — А от ужина отказался, потому что спать хотел.
Глаза за очками совиного доктора хищно блеснули. И весь подавшись ко мне, он вкрадчивым шепотом осведомился:
— Так. Так. Значит, у тебя была сонливость?
Против этого я ничего не мог возразить и кивнул.
— Так, так, — повторил врач и начал дробно стучать карандашом по столу. — А голова у тебя случайно не кружится?
— Случайно нет. И не случайно тоже, — я уже едва сдерживался.
— А сынок у вас с юмором, — хохотнул доктор. — Теперь скажи мне: ты помнишь, что произошло до того, как тебе врезали, во время того, как врезали, и после.
— Все я помню, — буркнул я.
— Может, поделиться? — заговорщицки подмигнул мне Савва Моисеевич.
— Не поделюсь, — он раздражал меня все сильнее.
Невропатолог сперва посмотрел на маму, потом на меня и вновь подмигнул:
— Понятно. Личная жизнь.
Я почувствовал, что невольно краснею. Доктор заставил меня закрыть глаза и дотронуться пальцем до носа. Потом, наоборот, велел открыть их и внимательно проследить за движением его пальца. Прошелся молоточком по моим коленям.
Я надеялся, что все мои страдания уже позади, когда мать вдруг брякнула:
— А вот вы знаете… Может, это, конечно, неважно. Но Федору со вчерашнего дня все время что–то кажется.
— Ма–ама? — угрожающе взревел я.
— Подожди, — перебил меня доктор. — Ну–ка, ну–ка, — с интересом уставился он на мать. — Что, значит, кажется?
— Видите ли, вчера мы с мужем смотрели по телевизору фильм, а Федору показалось, будто мы смотрим какое–то экологическое ток–шоу.
— Экологическое? — с видом энтомолога, открывшего новый вид насекомых, посмотрел на меня Савва Моисеевич.
— Ну, может, я перепутал, — мне хотелось скорее замять неприятную тему.
— Нет, он не перепутал. Он настаивал на своем, — опять вмешалась мама.
— Оч–чень любопытно, — все сильней увлекался Савва Моисеевич.
— Но это еще не все, — подлила масла в огонь его исследовательского энтузиазма моя родительница. — Сейчас, в поликлинике, Федору привиделась в коридоре старуха. Хотя на самом деле никакой старухи там не было.
— Старуха? — переспросил невропатолог. — Положим, для нашей поликлиники — это совсем не экзотика. Бабушки с внуками тут явление постоянное.
— Вот именно, — горячо поддержал я.
— Да вы поймите, — снова заговорила мать. — Ее вообще–то там не было.
— Понятно, — сухо отреагировал врач, однако по его лицу было видно, что он пришел к каким–то выводам. — Федор, объясни мне, пожалуйста, почему ты обратил внимание на эту старуху. Ты с ней знаком? Или вы раньше с ней где–нибудь виделись?
— Да говорю же вам: не было никакой старухи, — плаксиво заявила мать.
— Погодите, — жестом остановил ее невропатолог. — Федор, ответь на мои вопросы.
Я замялся. Положение было трудное. Скажи я, что раньше старуху не видел, меня примут за психа. А если скажу, что видел, наверняка зададут кучу новых вопросов, на которые отвечать мне лично совсем не хочется. Однако перспектива стать психом улыбалась мне еще меньше. Поэтому в результате я выдавил из себя:
— Видел.
— Где? — хором поинтересовались невропатолог и мама.
— Тут. На кладбище, — честно ответил я.
Глава IV
МОЙ ДРУГ МАКСИ–КОТ
В кабинете на мгновение воцарилась гробовая тишина. Глаза доктора совсем округлились. Почти до размера очков.
— На кладбище? — наконец, дрожащим голосом произнесла мать. — Мы ведь только позавчера переехали. Когда ты успел на кладбище побывать?
— Вчера, — коротко пояснил я.
— Та–ак, та–ак, — не сводил с меня научно–исследовательского взгляда доктор. — А теперь скажи мне: кто–нибудь еще эту старушку видел?
— Конечно, — с облегчением выдохнул я. — Жанна видела. Так что, ма, если мне не веришь, можешь у нее спросить.
Опять Жанна, — прошептала мать и многозначительно покосилась на невропатолога.
Тот, едва заметно кивнув, снова обратился ко мне:
— А Жанна старушку видела тоже на кладбище? Естественно, — подтвердил я.
— Федя, подумай–ка хорошенько, вы с Жанной перед тем, как увидели эту черную старушку–бабушку, ничего не ели и не пили?
Это было уже слишком, и я проорал:
— Не ели! Не пили! И даже не курили!
— Федор, — нахмурилась мать, — не хами!
— Я не хамлю, а отвечаю, — в прежнем тоне продолжал я. — Почему, если люди просто пошли погулять на кладбище, надо подозревать их неизвестно в чем?
— Федя, Федя, — примирительным тоном проговорил сова–дистрофик. — Я совсем не хотел тебя обидеть. Но, согласись, кладбище не совсем обычное место для прогулок с девочкой.
— Мы всего–навсего хотели взглянуть на могилу Князя Серебряного, — на сей раз я сказал чистую правду.
— Кого, кого? — уставилась на меня мать.
Взгляд ее сказал мне о многом. Кажется, моя дорогая родительница решила, что я окончательно сбрендил и кроме старухи в черном мне еще пригрезился Князь Серебряный из романа Алексея Константиновича Толстого. Поэтому я поспешил с объяснениями:
— Князь Серебряный — это тот тип, кого вчера под громкую музыку хоронили. Крупный местный авторитет.
— Совершеннейшая правда, — к счастью, поддержал меня сова–дистрофик. — Я даже лично присутствовал на его похоронах. По просьбе руководства нашей поликлиники.
— Вот возле его могилы мы с Жанной и увидали старуху в черном, — скороговоркою произнес я.
— Вы с ней говорили? — задал новый вопрос Савва Моисеевич.
— Вообще, я бы это разговором не назвал, — внес ясность я. — Она объявила нам, что Князь Серебряный на самом деле никакой не князь. А после на склеп упало старое дерево, мы отвлеклись, а когда снова посмотрели, старухи уже нигде не было.
Мне всегда было непонятно одно. Почему, когда говоришь чистую правду, тебе чаще всего не верят? Мать и невропатолог, кажется, окончательно убедились, что с головой у меня не все в порядке.
— А в глаз тебе дали до кладбища или после? — спросил врач.
— После.
— Ну, ну, — задумчиво посмотрел на меня сова–дистрофик. Было неясно, доволен он моим ответом или нет.
Чуть помолчав, Савва Моисеевич велел мне раздеваться.
— Сейчас осмотрю, — добавил он.
— Меня уже у терапевта осматривали.
— Я тебя осмотрю совсем по–другому, — многообещающе проговорил невропатолог.
Тяжело вздохнув, я разделся, Савва Моисеевич тщательно осмотрел мои руки и ноги. Осведомился, не сохнет ли у меня во рту. И, наконец, заглянул мне в глаза. После чего мне было разрешено одеться.
— Подожди в коридоре, — улыбнулся сова–дистрофик. — А мы еще немного поговорим с твоей мамой.
Убравшись из кабинета, я испытал изрядное облегчение. Однако тревога до конца не проходила. Что этот чокнутый врач сейчас наговорит матери? И чем это для меня обернется? Тем более предки уже и без того почти уверены, что у меня съехала крыша. В общем, я сидел в коридоре, как на иголках.