Позвал он его и говорит:
— Пойди-ка в горы, за хребет Карачайский, на Чёртово озеро. Нырни в озеро и достань мне клад серебряный.
Дед с бабкой заплакали. Собирают они сына в дорогу, а сами приговаривают:
— Не ходи, сынок, на Чёртово озеро, не ныряй, нет у него дна, утонешь!
А Нончык-патыр только смеётся. Пошёл он в горы, нашёл озеро, нырнул глубоко-глубоко и достал клад серебряный. Отнес его богачу. Тот аж позеленел от злости и стал новое задание придумывать, еще сложней прежнего.
— Пойди-ка ты в степь Аймакскую, пустыню Каралайскую, весь песок перебери и откопай мне клад золотой.
И опять плачут бабка и дед, отговаривают сына в пустыню идти:
— Сгоришь там, сынок, одни угольки от тебя останутся.
Смеётся Нончык-патыр. Закинул котомку за спину, пошёл через степь Аймакскую, через пустыню Каралайскую, набрал в грудь воздуха да как засвистит! Весь песок сдуло, а под ним — клад золотой. Отнёс он и этот клад богачу.
А богач, чем больше ему Нончык-патыр приносит, тем злее делается. Снова отправляет он его за сокровищами и наказывает:
— А пойди-ка ты в землю неведомую, страну неназванную и принеси мне сокровище, не руками сделанное, не в огне скованное, не в земле спрятанное, не в воде утопленное.
Вот тут уже и Нончык-патыр опечалился. Пришёл он домой попрощаться с бабкой и дедом.
— Что же ты, сынок, невесел? — спрашивает его бабка.
— Как же мне веселиться, — отвечает Нончык-патыр, — если посылает меня богатей проклятый в землю неведомую, страну неназванную за сокровищем, что не руками сделано, не в огне сковано, не в земле спрятано и не в воде утоплено.
— Не печалься, сыночек, а ложись спать на лавку, головой в угол.
Лег Нончык-патыр на лавку, головой в угол, и только заснул, как приходит к нему во сне чудовище — голова, как у льва, хвост, как у змеи. Из пасти огонь пышет. И говорит чудовище:
— Я охраняю сокровище, что не руками сделано, не в огне сковано. От него ни одному богачу радости не будет, потому что сокровище то не из серебра и не из золота. Если сможешь в руках его удержать, заберёшь с собой. Иди через степь половецкую, через землю уральскую…
Не дослушал Владимир тогда сказку. Смертельно уставшие, голодные, перепуганные, шли они с Женей по лесу, искали хоть какое-то жильё. Женя то и дело ложилась на траву и отказывалась идти дальше, мотала головой, закрывала глаза, проваливаясь в забытьё.
Владимир нёс её на руках, на плече, потом она, немного отдышавшись, снова вставала, и уже тащила его самого, чуть ли не волоком. Ночь они провели в лесу, под высоченной ёлкой, прижавшись друг к другу. В кронах деревьев шуршал дождь, вокруг что-то щёлкало, ухало, постукивало, шипело… Казалось, что лес полон таинственных врагов, что из темноты подкрадываются жуткие создания. На следующий день они снова шли, и снова падали, и к вечеру набрели на небольшой посёлок, где постучались в первую же избу.
Открыла им маленькая, сухонькая, узкоглазая, востроносая старушка. Она не удивилась, увидев на пороге двух оборванных, измождённых странников. Ни слова не говоря, провела их в избу, дала по кружке парного молока, уложила на кровать возле большой русской печи, укрыла потеплей и села в изголовье, бормоча себе под нос вот эту самую сказку. Не дослушал её Владимир, уснул… А теперь, рассматривая кольцо на своем большом пальце, на котором злобно изогнулось чудовище с головой льва и хвостом змеи, жалел об этом.
Утром бабушка накормила их, а потом отправила в районный центр на хлебной машине. Она так и не спросила имён своих ночных гостей, а сама нарекла их: Лаймыр, с ударением на первом слоге, и Лаймыр-вате. Потом уже, через несколько лет, Владимир случайно вспомнил эти имена и решил посмотреть в интернете, что же они обозначают. Оказалось, что Лаймыр — это Владимир по-марийски, а Лаймыр-вате — жена Владимира. Он понял, что старушка знала что-то важное про них, и про жизнь, и про клады. Знала что-то такое, чего не понять и чему не найти объяснения.
* * *Выспаться не удалось. Владимир долго перебирал в уме возможные варианты окончания сказки и только-только задремал, как противно завыла сирена тревоги. Ужасный звук, специально придуманный, чтобы сразу стало понятно — опасность. Через несколько секунд в каюту ворвалась Яфа, таща за собой костюм аквалангиста с баллонами.
— Что случилось? — спросил Владимир, одеваясь.
— Пока не знаю, но пусть это будет у тебя. Мало ли что…
Яфа исчезла, а Владимир протёр глаза и попытался разглядеть окрестности. И ещё раз удивился своей дальнозоркости — тот самый затонувший у побережья Сардинии корабль виделся по-прежнему отчетливо. Можно было даже сосчитать золотые монеты в сейфе, хотя до него было более двухсот километров. А вокруг лодки ничего интересного — темнота, пустота.