Я отдышался, и тут мне пришло на ум:
«А как же отец? Ведь если его с товарищами схватят, им несдобровать».
Мне было боязно, но я все-таки побежал обратно, хотел посмотреть, что будет дальше.
На поляне рабочие, и среди них мой отец, отбивались от наседавших на них полицейских.
Полицейские ругаются, револьверами над головой размахивают. Ну как начнут стрелять?
Я сорвал с головы кепку, выхватил из нее красный флаг.
— Эй! Эй! — что было силы заорал я и стал размахивать флагом над головой.
Полицейские, как по команде, повернули головы и уставились на меня. После короткого замешательства двое из них кинулись в мою сторону.
— Беги, Макар, беги! — услышал я голос отца.
Я и сам понимал, что дожидаться полицейских не надо, и бросился наутек.
Перевел дух только в своей избе.
Вскоре прибежал отец.
— Молодец, сынок! — он притиснул меня к себе. — Помог ты нам, выручил. Пока полицейские на флаг таращились, мы успели до ближних кустов добежать. Ни один человек не попал к ним в руки. Давай флаг, я его покуда хорошенько спрячу. — Он потрепал меня по волосам. — А кепка теперь твоя!
Новенькая отцовская кепка была мне велика, сползала на глаза, и мне то и дело приходилось ее поправлять. Но я очень ею дорожил и никогда с ней не расставался.
Второй раз она сослужила нам добрую службу уже после революции.
В восемнадцатом году мой отец стал председателем комбеда — комитета бедноты.
Однажды разнесся по деревне слух, что в волость прибыл продотряд — будут отбирать у кулаков излишки хлеба и отправлять его в город голодающим рабочим.
Самым богатым кулаком в нашей деревне считался Гергей Миквор.
Дом он себе выстроил просторный, в два этажа. Нижний этаж был кирпичный, в нем помещалась лавка. В лавке торговал сын Гергея Миквора Тэмрекей.
Амбары, каменные кладовые, конюшни, сараи — все постройки во дворе кулака были крепкими, прочными. Много было у него скота, птицы, много зерна и всяких других припасов. Ни у кого в деревне не было столько земли, как у него, никто не внушал односельчанам такого страха. Не только бедняки, которые вечно были у него в долгу, но и зажиточные крестьяне побаивались богатея, при встрече загодя снимали шапки и низко кланялись.
Наш крытый почерневшей соломой дом стоял наискосок от дома Гергея Миквора.
В ту ночь я спал на сеновале. Среди ночи проснулся.
Тихо в деревне. Собакам уже надоело брехать, петухи еще не запели. В щели сарая пробивался лунный свет.
Вдруг в ночной тишине раздался громкий протяжный скрип.
Я поглядел в щель сарая. Ворота Гергея Миквора были распахнуты настежь.
Гляжу, из ворот выходит лошадь, запряженная в телегу, за ней — вторая. Телеги гружены верхом, только не поймешь, что в телегах: они прикрыты рогожей.
Рядом с первым возом, держа вожжи в руках, идет сам Гергей Миквор, второй воз вывел Тэмрекей.
Тэмрекей закрыл ворота, и оба воза поехали по деревне. Хорошо смазанные колеса не скрипнут, и топота подков не слышно: копыта лошадей утопают в глубокой мягкой пыли.
«На базар они, что ли, собрались? — подумал я. — Чего так рано? До города недалеко, нет нужды выезжать по-темному. Чудно! Не пойти ли за ними — посмотреть, куда и что они увозят тайком?»
Я слез с сеновала, обул лапти, нахлобучил на голову свою кепку и побежал догонять возы.
Нагнал я их скоро: видно, тяжел был груз, сильные сытые лошади тащили телеги с натугой.
Дорога за деревней идет через луг, круто спускается к реке. С моста я увидел, что оба воза едут по дороге через заречный луг.
Меня била легкая дрожь, то ли от холода, то ли от страха. Если кулаки заметят, что я за ними слежу, мне не поздоровится. Решил переждать у прибрежных кустов, покуда телеги не въедут в лес: на открытом месте, стоит Гергею Миквору или его сыну оглянуться, они меня сразу увидят.
Наконец, возы скрылись в лесу. Я побежал следом.
В лесу, если наступишь на сухую ветку, она щелкнет в предутренней тишине — вроде выстрела раздастся. Поэтому я ступал осторожно, внимательно вглядываясь под ноги.
Впереди показался развилок. Левая дорога ведет в город, правая — на вырубку.
Возы свернули направо.
После того как вывезли с делянки срубленный лес, никто по этой дороге не ездит, поэтому она заросла травой, старые колеи едва заметны.
Лошади медленно тянут телеги, я крадучись перебегаю от дерева к дереву, стараюсь не выпустить их из виду, но и слишком близко подойти остерегаюсь.
Начало светать.
В предутренней мгле я увидел впереди торчащие пни и понял, что приехали на вырубку.