— Говорите, Павел Михайлович, — сказал он. — Я еще утром набеседовался.
Шухов провел ладонью по узорчатой скатерти, разглаживая невидимые складки, прикинул, с чего лучше начать разговор, и спросил, как бы между прочим:
— Назарова давно знаете?
— А зачем мне его знать? Жил себе и жил… Ты мне скажи вот: за горелое кто платить будет? Аль самому мне прикажешь? Тут рублей на пятьсот ремонту будет.
— Заладила сорока, — буркнул Кожохин. Шухов укоризненно взглянул на него. Кожохин умолк.
— Насчет оплаты я вам ничего не скажу, — заметил Шухов. — Это не наша компетенция. Мы с вами говорим как со свидетелем по делу…
— Это как? — визгливо перебил его старик. — Какой я вам свидетель? Вы меня сюда не впутывайте. Никаких делов ваших знать не знаю и знать не хочу.
Разговора не получалось, Комаров увиливал от прямо поставленных вопросов, божился, кричал, требовал деньги на ремонт купленного дома, ругал милицию, недвусмысленно давая понять Шухову, что им с Кожохиным пора бы удалиться из его апартаментов. Шухов уже начал подумывать о том, что они зря теряют время, что старик им не помощник, пока одно оброненное Комаровым слово не заставило его насторожиться. И не столько само словечко, которое было всего-навсего рядовым матерным, сколько интонация, с какой его произнес старик.
Словечко-то пустышка, конечно. Так, бранная характеристика Назарова. Но тон! Какой тон! Словно вдруг приоткрылся плотный занавес, и Шухов на секунду увидел актера, снявшего маску, чтобы вытереть потное лицо. Нет, не зря пришли они сюда, в эту горницу, пропахшую лампадным маслом. Старик Комаров знал о Назарове больше, чем говорил. Шухов встал, подошел к кровати, ткнул пальцем в фотографию мальчика в матросском костюмчике.
— Сын?
— Ну? — спросил старик, щурясь на следователя. — И что теперича?
— Где он?
— Нету, аль не видишь?
— Так куда он делся? Ведь он с тобой живет. Ночевал где?
— Дома ночевал, — спокойно ответил старик. — А куда утром ушел, не ведаю.
На кухне вдруг что-то загремело, и в дверях возникло разгневанное лицо старухи.
— Да что же это ты брешешь, старый греховодник? — запричитала она. — Напраслину на нас возводишь. В лес ушел Митька, по грибы. Еще до свету ушел.
Старик подпрыгнул на стуле, откуда только прыть взялась, закричал, забрызгал слюной, пошел на жену, размахивая руками. Она выдержала натиск, продолжая стоять в дверях несокрушимой крепостью. Шухов понял, что скандалы здесь — дело привычное, ждал терпеливо, не вмешиваясь. Кожохин смотрел на эту сцену с каменным лицом, слушал. И по мере того как услышанное усваивалось, лицо его делалось все сердитее. Когда супруги выдохлись, Кожохин открыл свой чемоданчик, достал бумагу и предложил хозяевам повторить показания.
— Говорить будете по очереди, — строго сказал он. — И чтобы тихо.
Да, старик купил дом для сына. Дмитрий собрался жениться поздно. Ему уже под сорок. Мужик он тихий, хозяйственный, работает слесарем в горкомхозе. В четверг старик с Назаровым оформили сделку. А разговор о купле-продаже дома состоялся давно, может, месяц, может, полтора. Давал ли Назаров объявление о продаже? Нет, не давал. Пришел к Комарову, спросил будто просто так: «Слыхал я, Лек-сеич, что ты сына женишь. А я вот уезжать надумал. Дом не купишь?» Старик осмотрел хоромину, сторговались на семи тысячах. Заплатив деньги, Комаров забеспокоился: Назаров выпросил у него три дня фору для сборов, а мало ли что может за три дня случиться. Вот и случилось. Каждый вечер и каждое утро Комаров навещал Назарова, приглядывал за домом. Сегодня припоздал чуть: Митька в лес собрался, будил его, уж больно сын спать горазд. Во сколько будил? Да часа в четыре, как раз перед светом. Почему сразу не рассказал об этом Кожохину? Боялся, что затаскают по милициям, поди докажи, что не верблюд: Назаров ведь деньги за дом в карман положил. Семь тыщ. Долго ли до греха.
— Будем брать Митьку? — спросил Кожохин, когда они садились в машину. Шухов завозился на сиденье, устраиваясь поудобнее, и ответил вопросом на вопрос:
— А сам-то ты как считаешь, Иван Петрович?
— Не верится, — вздохнул Кожохин. — Хотя формальные основания вроде есть. Алиби у Митьки отсутствует. Но ведь это ни о чем не говорит. И мотивов тоже не видно.
— Да, мотивов с этой стороны не видно, — согласился Шухов.
— А может, удрал уже Митька? — предположил Кожохин.
— Поглядим, — лаконично произнес Шухов. — Машину за ним послать надо, конечно. Кстати, ты заметил, что у Комарова телевизора нет?