Томочка в том году еще только собиралась принести себя в жертву искусству.
Вторично Натали появилась в Заозерске в сентябре тридцать девятого. Томочка дочитывала последнюю страницу своего романа. Главреж не оправдал ее надежд. Томочке хотелось умереть, но это желание уступало другому, более сильному — сначала, по мнению Томочки, должны были умереть те, кто причинил ей зло. Она желала скорой смерти Дездемоне — Надеждиной, главрежу, старухе Карониной…
В тот вечер, когда Натали Гончаровская вошла в дом, Томочка сидела у окошка. Сначала она не обратила внимания на высокую черноволосую женщину, потом ее заинтересовал разговор: стенка, отделявшая комнату Казаковых от хозяйской половины дома, была достаточно тонкой. Гостья сказала:
— Она хочет, чтобы ценности были переданы государству.
— Ничего не знаю, — сказала Каронина. — Не мое дело.
— Но послушайте, — возразила гостья. — Кто вам дал право распоряжаться чужим имуществом?
— Чтобы меня посадили? — визгливо закричала Каронина. — За Алешкины грехи в тюрьму приглашаешь? Ей хорошо — за границами-то командовать. Сама удрала, а теперь — имущество. Нет никакого имущества. Было, да сплыло.
— В прошлом году вы говорили другое.
— А кто слышал?
— Я слышала.
— Доносить пойдешь?
— Как вам не стыдно?.. — укоризненно произнесла гостья. — Все можно объяснить. Вот ее письмо. Наконец я…
— Дай-ка мне письмо! — потребовала Каронина.
— Что вы делаете? — воскликнула гостья.
— И нету, — донеслось до Томочки, и она поняла, что Каронина бросила письмо в печку. — Нету и не было. Доноси иди… Кто тебе поверит, что клад был?
— Вы… — гневно сказала женщина. — Вы подлая трусливая тварь. Княгиня тяжело больна, она вот-вот умрет. Воля умирающей священна.
— А я живу, в тюрьме слезы лить не хочу.
— Я должна поговорить с ее дочерью…
— Нету у нее дочери. Моя дочь. Она рожала, а я страдала. Грех приняла, свою жизнь сломала.
— Вам деньги платили.
— Де-е-еньги, — протянула Каронина. — Она вильнула хвостом — и все деньги, В Алешкину память я все делала.
Они долго молчали. Затем Каронина сказала:
— Уходи. Соберусь помирать — все отдам. Мне чужого не надо. А до этого у нас с тобой разговора не будет. И дочку не тревожь. Она не знает ничего. Не калечь ей жизнь.
Женщина прошла мимо окна и растворилась в вечернем сентябрьском тумане. Томочка встала и открыла дверь в коридор. Улыбнулась и без стука вошла в комнату Карониной. Старуха сидела у печки.
— Тебе чего? — подняла она голову. Томочка улыбалась.
— Подслушивала? — спросила Мария Дмитриевна.
Томочка кивнула.
— Ну и молчи, — сказала старуха. — А то вот шепну муженьку кое-что — и вся недолга. Поняла?
Томочка снова улыбнулась. Старуха пожевала губами и медленно произнесла:
— Надумала я дом продавать. Нам с тобой теперь под одной крышей душно будет. Подыскивай пока местечко. А ежели брякнешь что, пеняй на себя.
Казаковы съехали через два месяца, в ноябре. В феврале сорокового года Каронина продала дом. В марте родилась Лирочка-Велирочка.
Потом началась война. Погибла Натали Гончаровская — дежурила на чердаке, зажигалка угодила в голову. Шальная пуля нашла Лену Надеждину, когда актриса выступала перед бойцами в прифронтовом лесу под Смоленском. А Казаков вернулся к своей Томочке. Лирочке шел шестой год. Острый глаз мог бы уловить в чертах лица рыженькой девочки сходство с русым молодцем — главрежем. Но нужен был острый глаз, а Казаков был близорук.
Да и уверен он был, что Лирочка — его родная дочь. Зато Тамара Михайловна опасалась. Так и жила с опасениями, которые переросли в страх, когда в жизнь дочери вошел Наумов.
Каронина была жива. Тамара Михайловна боялась, что старуха, впавшая в маразм, может выболтать ее тайну. И решила этого не допустить.
— Я вас прошу, — сказала она Лаврухину. — Муж не должен ничего знать. Это его убьет.
— Поздно вы спохватились, — сказал Лаврухин жестко. — Вы все сказали?
— Все.
— Вы никому не сообщали о коллекции княгини?
— Никому.
— Вы хорошо помните слова Карониной: «Соберусь помирать — все отдам»? Ведь прошло столько лет.