— Где вы были в конце июля сорок первого?
— В Нальске, в военкомате.
Все правильно. Двадцать седьмого июля Нифонтов отправился на фронт. А детдом эвакуировали где-то между двадцатым и двадцать пятым, точнее установить эту дату не удалось.
Степан Николаевич бросил взгляд на листок бумаги, лежавший перед ним на столе. Это был список тех, кто во время эвакуации детдома в силу разных обстоятельств оставался в Нылке. В списке значились и Нифонтов, и пьяница Чуриков, и кассир Выходцев, и Семен Спицын; Семену, правда, тогда было всего десять лет. А Андрею Силычу Лесневу девятнадцать. Служил Андрей Силыч в том году в армии, а часть, в которой он служил, в Нальске стояла, в пятидесяти километрах от Нылки. Значились в этом списке и другие лица — мужчины и женщины, живые и мертвые. И без вести пропавшие.
— Эвакуацию детского дома помните?
— Помню. Имущество помогал грузить. С ними и в Нальск уехал.
— С первой партией?
— Да.
— В Нылку после этого возвращались?
— Нет. Повестка у меня была.
— Как вы оказались в Баку?
— После войны часть наша там стояла. Работал на промыслах. Специальность получил.
— Женились там?
— Там.
— Зачем вы выдумали историю с пожаром и самоубийством жены?
— Про самоубийство люди выдумали. Я только про пожар говорил.
— Зачем?
— Дочь у меня. Ну и…
— Да?..
— Не хотел, чтобы она про мать плохо думала.
— Где сейчас ваша бывшая жена? Вы разведены?
— Где, не знаю. Развод она не брала.
В бумаге, которую прислал Хусаинов, сообщалось, что Нифонтова Елена Петровна в шестьдесят третьем году была осуждена за спекуляцию дефицитным барахлом на одесском рынке. А двенадцатью годами раньше сам Нифонтов был причастен к делу о спекуляции валютой. Правда, прошел он «по краю», как выразился Хусаинов. Нифонтов был знаком (и довольно коротко) с одним из членов шайки. Сам же он был «чист». И его жена тогда была «чиста». Но вот сейчас, через четверть века после тех событий, стала вырисовываться несколько иная картина, во многом туманная, с неразличимыми еще деталями, но иная. Да, жизнь подбрасывает иногда такие сюрпризы, что даже привычные, казалось бы, ко всяким неожиданностям следователи только недоуменно руками разводят. Именно в таком положении оказался Кириллов, когда читал хусаиновскую ориентировку; вывалился на него оттуда черный мраморный памятник купца Рузаева, а над ухом тихонько дзенькнул тот самый звоночек, о котором следователь и думать забыл. По делу о валютчиках проходила в пятидесятом году пожилая дама — Рузаева Ивонна Ильинична. Подробностей Хусаинов не сообщал, но было ясно, что речь идет о той, которой в свое время умирающий старик купец доверил ответственное дежурство, а она не выдержала и дезертировала с поста.
И вот теперь каким-то странным образом та давняя, полулегендарная история оказывалась связанной какой-то незримой ниточкой с событиями, в которых Кириллов обязан был разобраться. Но как найти эту ниточку? Да и есть ли она?
Перед следователем сидел Нифонтов, который тоже проходил по делу о валютчиках.
Краем проходил…
— Почему вы уехали из Баку?
— Неприятности. Вы, я вижу, знаете…
— Я хочу услышать все от вас.
— Нечего мне рассказывать. Я о дочке думал. Не о себе.
— Кто ухаживал за дочерью?
— Здесь — мать моя, а там… Женщина была. Хорошая женщина.
— Знакомая?
— Нет, так, со стороны. Платил я ей.
— Фамилию помните? Где она жила?
— Теткой Дашей звали. Дарья Михайловна, кажется. Фамилией не интересовался. А жила вроде в старом городе, около крепости.
— А не путаете вы, Нифонтов?
— Не понимаю я, зачем это вам… И не путаю ничего.
— Как она выглядела тогда?
— Лет на сорок, может. На щеке шрам. Упала она, говорила, на горячий утюг.
— Спицыну Анну Тимофеевну помните?
— Вон вы куда… Помню, конечно. Тоже хорошая женщина была.
— Была?
— Так ведь годы. Не понимаю я, о чем вы…
— С Мямлиным об Анне Тимофеевне говорили?
— Говорили как-то. Не знаю, чего ему надо было. Тоже вот, как вы, все про эвакуацию спрашивал. Сколько машин, да сколько людей во дворе было, да почему сама Спицына с первой партией не поехала, да почему сына оставила… Не ответил я ему ничего, не сумел вспомнить…