— Так, — сказал Лаврухин, изучив купчую. — Так. А коллежский секретарь — это что? Должность или чин? Ты интересовался?
Я интересовался, поэтому вопрос не застал меня врасплох.
— Чин, — сказал я. — Десятый класс, на единицу ниже титулярного советника.
Лаврухин отложил купчую и пробормотал:
— Он был титулярный советник, она — генеральская дочь. Возможна такая ситуация?
— Описывалась классиками, — подтвердил я. Только…
— Что только?
Я продолжил цитату, изложив существо дела своими словами.
— Ну а если не прогнала? — спросил Лаврухин. — Какие тут возникают варианты?
— Самые разные. От преступления и до… Медицина тогда, кажется, еще не все могла…
— В этом смысле да. Но ведь чушь все это, Зыкин, если подумать. Годы прошли, десятки лет. Если и было «ничье дитя», так и оно давно в могиле. Не та подоплека у дела, не та…
— У «ничейного дитяти» тоже дети могли быть, — сказал я.
— А где они? — хмыкнул Лаврухин. — Генеалогия всех фигурантов — вот она. — Он похлопал рукой по стопке папок. — До третьего колена.
— Живых, — сказал я.
— И мертвых тоже. Не всех, конечно. Но… А ты о ком думаешь?
— У Бакуева занятная биография, — сказал я. — И заварушка с коллекцией с него началась.
— Не было у Бакуева ни детей, ни чертей, — проворчал Лаврухин. — Скажи лучше, что с купчей будем делать? Может, Наумову покажем?
Он повертел в руках фото Лиры Федоровны, прислонил его к чернильнице, потом взялся за купчую. Свернул листок трубочкой, посмотрел сквозь нее на фотографию, затем разгладил ладонью бумагу и придавил к столешнице тяжелым мраморным пресс-папье. Я молча следил за его манипуляциями. Мне хотелось понять, что они означают, но понять было затруднительно, и я решил подождать объяснений. Наконец Лаврухин медленно произнес:
— Расползается дельце-то, Зыкин. Не уходим ли мы с тобой от убийства?
— Прокурор говорит? — спросил я.
— Намекает. А у нас с тобой, Зыкин, не на все вопросы ответы есть.
— Еще бы, — хмыкнул я. — Если бы они были…
Лаврухин посмотрел на меня долгим взглядом, странно посмотрел, как на незнакомца. И сказал:
— А вопрос такой, Зыкин. Не мешало бы нам узнать, где был Лютиков в тот последний вечер Астахова. Подумай: вопросик-то не простой.
Да, вопросик был что надо, ничего не скажешь. Вырастала из него целая версия. Логичная, стройная, потрясающая своей простотой и безжалостно отсекающая от дела все то, что до сих пор представлялось существенным и важным. Она была настолько проста, что не хотелось в нее верить.
Где был Витя в тот далекий воскресный вечер? Не с Астаховым ли? Нет, он, конечно, не помогал Астахову покидать этот лучший из миров. Астахов ушел из него самостоятельно, на этот счет у нас не было сомнений.
В дактилоскопию не верил Петя Саватеев. Но у него был сильно развит комплекс Шерлока Холмса, и ему очень нравились собственные умозаключения. У меня же был опыт, и я доверял заключениям экспертов. На ручках газовой плиты и на кофейнике, кроме астаховских, ничьих других отпечатков пальцев не было.
Витя не убивал Астахова. Но пить с Астаховым в тот вечер он мог. Утром они позавтракали вместе, а вечером пили…
Сообщники…
Ох, как не хотелось мне верить в эту версию, в такую простую и такую чудовищную, если подумать.
Если подумать о Вале Цыбиной, девушке с голубыми глазами и с фигуркой гимнастки, интеллигентной, умненькой Вале Цыбиной, которая так хорошо рассказывает сказки о принцах и золушках, которая рассуждает о «радуге мира» и которая повесила над своей кроватью картину… Картину, о которой мне не хотелось думать.
Сообщники… Трест кладоискателей, распавшийся со смертью Астахова. Или чуть раньше. Лира-то раньше уехала. А трое остались. И что-то произошло между пятницей и воскресеньем.
Альбом? Альбом-ключ… Они заполучили ключ… И вдруг глупейшая смерть Астахова. В его квартире — милиция…
Если подумать… Если вспомнить нашу первую встречу с Валей на квартире Астахова, ее невнятные объяснения тогда и потом, когда мы сидели с ней на скамейке над озером. Какое-то письмо, которое будто бы понадобилось Астахову… Все ложь… Все было не так. В понедельник, незадолго до трех, Витя и Валя пришли к Астахову. Во дворе еще толпились любопытные. Услышав, что Астахов умер, Валя отправила Витю на почту, а сама вошла в дом, чтобы узнать… Телеграмму Витя отстукал на машинке и подписал чужой фамилией. Для подстраховки, на всякий случай…
А во вторник к Вите пришел я. Валя спряталась за дверью…
Хлюпик Витя начал болтать…
Но Валя-то вылеплена из другого теста…