Подарил он дочке полено от крепи. Дарил, а сам говорил при народе: «Пущай твоя жизнь будет так же крепка, как эта крепь от ствола!»
А один на один он дочке сказал:
— Вот, дочь моя. Знаю я бабью жизнь. Когда будет тебе невмоготу: беда ль присучится, аль горе возьмет, достань это полено, поплачь над ним и тебе легче станет. Оно никому ничего не расскажет. Никто о твоих слезах не узнает!
Завернула мать полено в тряпицу. Положила в свой рундучок, от глаз родни спрятала. А новой родни было много. Шестой снохой в дом мужа входила.
Прошел год, а может, и меньше. Явился отец дочь попроведать. Видит — осунулась вся. Стал он спрашивать ее:
— Как живется? Как сама?
А мать ему одно отвечает:
— Хорошо, тятенька, хорошо, родимый!
Прошло еще немного время. Видит дед — совсем потухла, как свечка, дочь. А уже я у нее родилась. Куда ее красота девалась!
Опять спросил он ее:
— Чем заскудалась? Аль обижают тебя?
А мать молчит, только часто портяным платочком холодный пот с лица утирает.
— А ну-ка достань полено, покажи мне его.
Достала она полешко из рундука. Развернула тряпицу, а в ней одна трухлядь лежала. От слез полено все развалилось. Тут только отец ее — это дед-то мой — все и узнал, отчего сохла мать.
Скотине в те поры и то отдых был в хозяйстве, а бабе отдых не полагался, да и свекор попался ей киль-килой, а свекровка смола-смолой. Вот и съели мать. Так мне потом люди говорили.
Вот она, жизнь-то бабья, какая была в старое время.
На этом, добрые люди, и сказу конец, только добавлю от себя маленько.
Хоть и старая я, а понимаю, что к чему делается. Про старую жизнь да про теперешнюю недавно сосед Егор Фомич Нефедов — тоже старый шахтер — сказал:
— Ране-то и на горе было темно, а теперь и в забое светло!
Верно он говорит: светло да хорошо житься стало!
СКАЗЫ О КАМНЕ
ЗАВЕТНЫЙ РОДНИК
Мой дедушка говорил: на Верхнем заводе не сразу золото обозначилось. Долго работали люди, по золоту ходили, а сами не знали, что под ногами у них оно лежит, в песке по ручьям прячется. Может, и не натакались, да горная матка помогла.
А дело было так:
Жил на Верхнем заводе старик с внуком. Старый-престарый дедушка был. Звали его Герасим, внука-сироту — Кольшей, Николаем, значит. Изба у них за рекой была, хуже бани другой. Вся в землю вросла, на одно оконце. По миру ходил Герасим, у церквей стоял по воскресным дням.
Один раз пришел к деду сосед Гаврила — славный мужик был. Жалел деда, а особенно внука. Пришел и говорит:
— Отпусти, дедушка, Кольшу ко мне на покос. Пущай к делу привыкает. Какую копейку заробит.
Отпустил старик Кольшу с Гаврилой на покос, а парнишке лет двенадцать миновало.
У Гаврилы была жена, Дарьей звали, жадней да ехидней бабенки не найти. Как ни ругалась Дарья на мужа, зачем, мол, парнишку берешь, лишний рот, — а все же настоял Гаврила, взял Кольшу.
Дал Гаврила литовку ему, как траву косить показал. Плачет парнишка. Махнет литовкой, а она из рук валится.
Две недели пробыли на покосе. Лето жаркое стояло, травы повысохли, одна осока осталась. По болотам косить начали. Обессилел парнишка, а тут еще Дарья гоняет: «Кольша, сюды, Кольша, туды!»
Под конец совсем слег парень.
Один раз под воскресенье ушли все с покоса в завод, не знали люди, что от жары лес начал гореть недалеко. Остался один Кольша сено у Гаврилы караулить. Залез в балаган, прилег на старый тулупчик и задремал. Вдруг слышит сквозь сон, кто-то идет к нему. Приподнялся парнишка с земли, поглядел сквозь балаган, ничего не видать: дым из леса, с дальних полос стелется по елани.
Только хотел было он снова прилечь, видит, идет к балагану девка и в руке у нее огонек горит. Подошла девка к балагану, на Кольшу так весело поглядела. Сама в красном сарафане и в красном платке, а от сарафана искорки в разные стороны сыплются.
Зашла она в балаган и спрашивает Кольшу:
— Боязно, поди, одному?
— А как же! Знамо боязно, исть охота. Тетка Дарья ушла и куска хлеба не оставила! — говорит Кольша девке. Поставила девка огонек на пол, с другой руки туесок сняла, достала шанег, молока, квасу и принялась кормить Кольшу. Ест Кольша, а сам удивляется: «Чья же девка?» А как наелся, девка ему и говорит: