«Что теперь будет с Акулей?» — думала каждая из ее подружек. Только верченая Гранька, первая песельница на заводе и заводила на вечерках, вдруг проговорила:
— А я все знаю про жужелку, не сойти мне с этого места, знаю!
— Ежели знаешь, то расскажи, — просили девушки подружку.
— А чё рассказывать? Видела я ее. Черная такая. Позавчерась я в щелку подглядела, как она крутилась перед зеркалами. Ну, девоньки, я вам скажу — чистая модель, только суховата против наших заводских. И выписали ее правда для модели — статуи по ней в Каслях будут лепить, а потом отливать из чугуна — вроде как подсвечник чугунный.
— Из чугуна?
— Знамо, из чугуна.
— И откуда только ты все знаешь? Чистый веник ты, Гранька. Весь сор по заугольям выметаешь, — удивлялись подружки.
— Э! Глазок да язычок надо попроворней иметь, вот и все узнаешь! — отсыпала Гранька.
— А как ты в господский дом попала? — спросила Акуля.
— Эх! Акулечка, родная, догадливый человек всегда сумеет гору обойти. Да у меня ведь глаз кошачий, а кошачий глаз дыму не боится, — как всегда с умыслом, с шуткой отвечала Гранька.
— А ты, Гранюшка, без умысла расскажи про жужелку. Какая она — добрая или злая? — допытывались девушки.
— И вовсе она не злая, и жужелкой барин ее прозвал зря. Правда, она тонкая, худая, все плачет — видать, скучает. От добра бы не залетела в такую даль. И перед зеркалами кружиться ей надо. Какой-то танец учит. Гостей ждут господа. Для модели приехала сюда. Но только как барин поглядел на нее, тут же сказал:
— Ношенную одежду не надеваем. Не подойдет. И все тут.
— Вот и получается: как кукушка только по весне кукует, так и наша девичья красота рано увядает, — вставила Варвара, первая подружка Акули.
Хоть и с недоверием слушали девушки Граньку, но многое узнали — потом уж стороной, что верно плела Гранька. Узнали и о том, что барину срочно понадобилась модель для статуи — подсвечника редкой красоты.
Узнали и о том, что лепить статую должен Кузьма Паньков — наипервейший мастер в Каслях.
Так и вернулись в тот день девушки в завод без хмеля. Всю дорогу думала Акуля про себя — что-то будет с ней? Все мерещился барский кафтан и хитрые глаза хозяина, да на плече, где лежала барская рука, все еще будто кто-то горящей свечкой прижигал…
А утром к ним в избу уже пришел нарядчик. Разговор с ним был коротким.
— Акулину требуют в контору, — буркнул он. И уже у самого порога наказал отцу Акули: — Мотри, Игнат. Не придет Акулина — ты в ответе.
Не хотела Акуля подводить родителей под плеть, а потому, как только нарядчик ушел, стала собираться. Поклонилась образам, что в углу темнели, и сказала отцу:
— Не печальтесь, тятенька, по мне, можа, все обойдется. — И спокойно из избы пошла. На заводе все уж знали, что хозяина глаз остановился на Акуле и он потребовал ее в контору. Почти всем заводом вышли проводить Акулю, да нарядчики разогнали.
— Может, в последний раз голубушка идет по родной улочке, — вздыхала какая-то бабка, стоя у ворот.
— Будет тебе, баушка, причитать и заживо девку отпевать. Отцовская ведь она дочь, а не приблудная какая. Побоятся, поди, господа беззаконие какое над ней сотворить, — вставила какая-то молодайка.
— Э! Матушка! Видать, забыла ты про Марью Сидельникову. Будто она девок подбивала на работу не выходить. Принародно казнили девку. Барскую волю показали. И все оттого, что не хотела Марья терпеть барынины щипки и оплеухи. Мы, мол, господа, чего хотим, то и делаем над вами, — не унималась старуха.
— Да перестань ты, бабка. Сама не маленькая я: понимаю, чё к чему, — сказала на ходу молодайка, кинувшись вслед за Акулей.
Ох, и разговоров в заводе было! В открытую ругали Зотова, не боясь наушников и егерей. — У него каждая копейка рублевым гвоздем прибита, — сказал про Зотова какой-то старик, подбивая парней пойти в контору и требовать выпустить Акулю.
— Ишь чего захотел!
— Захотел засыпать колодец снегом. Требовать выпустить Акулину… Нет, брат, чё захочет барин, то и будет. У него ведь деньги, а деньги, говорится, могут и в камне провертеть дыру, а не только в человечьем сердце. Откупится хоть от кого он, — говорили мужики.
— Э! Не говори, бывает душа — покрепче камня — никакому миллионщику не купить…
Зотов увидел в окошке, как люди собирались у церкви. Приказал лакею немедленно выйти на площадь и барскую волю объявить. Дескать, Акулине ничего не будет, и потребовал ее барин для того, чтобы с нее лепить модель.