Дальше все происходило очень быстро. Один за другим ушли в цель еще два дротика. Мамонт поднял голову и, коротко взревев, ринулся по тропе вперед. Человек развернулся и побежал прочь.
Впрочем, побежал – мягко сказано. На самом деле он рванул как спринтер на стометровке. И это при том, что был он в зимней одежде и двигался вовсе не по гаревой дорожке. «Наверное, у него специальная обувь с шипами, – успел подумать Семен. – Отладкой кожаной подошвой такое невозможно».
Впрочем, охотник не пробежал и сотни метров, когда сзади донесся такой рев, от которого хотелось заткнуть уши – мамонт налетел-таки на «мину» – вторую или третью по счету. Он успел уже достаточно разогнаться и, вероятно зацепив грудью торчащую палку, поднял с земли привязанное к ней копье, торец древка которого уперся в утоптанный снег. Он сам себя с маху насадил на копье. И удар, конечно же, пришелся в пах.
Дальнейшее описанию поддавалось плохо. Обезумевшее от боли, потерявшее координацию животное металось, падало, вставало на ноги… Любая попытка двигаться вперед загоняла торчащее наискосок и вперед копье все глубже в брюшную полость…
Человек собрал торчащие из снега дротики и, когда стало ясно, что продолжения атаки не будет, пошел на сближение.
Агония мамонта длилась часа два – или Семену это только показалось. Охотник метал дротик за дротиком, все больше сокращая дистанцию. Потом снаряды кончились, но появились спутники и передали человеку еще одну связку. Оставшиеся мамонты трубили, ревели и… не вмешивались. У них хватало ума понять, что нельзя повторять действия сородича, вызвавшего его гибель…
Последний удар был нанесен в упор – в сердечную область…
Закоченевший, очумевший от плавания в океане чужой боли, Семен с превеликим трудом смог вызвать волков, спавших в соседнем распадке. Гдето по дороге к ночевке он умудрился подвернуть ногу, но даже не заметил этого. Приходить в себя он начал только поздно вечером:
– Какие люди, Хью, какие люди…
– Нирут-кун – враг наша.
– А ведь это была не охота! Точнее, не просто охота. Это, наверное, что-то вроде ритуального убийства – элемента посвящения?
– Охотник молодой сильно нет. Мальчишка – нет, взрослый воин – да.
– Конечно. Но он был как-то иначе одет, и остальные его как бы обслуживали. Кроме того, когда он добивал мамонта, они не участвовали, а только помогали. Наверное, это нужно ему, чтобы занять более высокое положение в племени. Не пойму только, почему мамонты позволяют такое вытворять?!
– Чужой люди делать правильно. Один мамонт ловушка. Другой уходить нет, рядом быть.
– Да, ты прав. А в данном случае, похоже, попалась старая самка, которая эту группу вела. Они, конечно, поначалу свою беду с людьми не связывали, а когда разобрались, было уже поздно.
– Нирут-кун убивать надо.
– Да, похоже, скоро они доберутся и до лоури-нов. Твоих темагов они, кажется, уже истребили.
– Нирут-кун (чужие, новые нелюди) убивать много надо.
– У тебя есть идеи? Только учти, что пулемет мне не наколдовать. У нас есть арбалет и десяток глиняных гранат. Видел, как действовал охотник? Даже если он один из лучших, все равно это навевает грустные мысли: чужаки сильны, воинственны и бесстрашны. Луков у них, кажется, нет, но дротики… Видал, как он работал ими?
– Лоурин копье кидать тоже.
– Это, конечно, так, только в нашем племени много поколений воины были в основном лучниками. Теперь магия дротика вновь возрождается, но в этом искусстве лоуринам до чужаков далеко. А они, если и дальше будут так кочевать, скоро окажутся возле нашего поселка.
Утром Семен обнаружил, что натянуть на ногу правый сапог он не может – голеностопный сустав распух. Плюясь и ругаясь от досады и боли, он все-таки обулся и попробовал ходить – получилось плохо. Во времена его увлечения спортом такая травма была одной из самых распространенных, можно сказать, обыденных и при активных занятиях случалась два-три раза в год. Это не перелом, не вывих, а просто сильное растяжение связок. Лечение известное – покой или хотя бы минимальные нагрузки. Никто, конечно, в постели после этого не лежит, а обматывает сустав эластичным бинтом и продолжает двигаться, а то и тренироваться. Иногда на соревнованиях по дзюдо или карате-до, где нужно быть босиком, добрая половина участников выступает с перемотанными бинтом ногами. Но это когда растяжение несильное или уже проходит. В данном случае оно было сильным и никакого бинта под рукой, разумеется, не имелось.
Хью молча наблюдал за мучениями Семена. В конце концов тот не выдержал:
– Что смотришь?! Давай, сворачивай палатку и грузи вещи! Двигаться надо!
– Двигаться надо нет. Семхон тут сидеть. Хью один нарта ходить, нирут-кун смотреть. Вечер сюда приходить.
Предложение было резонным, и Семен задумался: «Если в первый же день после травмы нагрузить ногу, то лишняя неделя "инвалидности" обеспечена. Кроме того, погонщик-каюр на "собачьей" упряжке это не кучер на тройке, который сидит на каком-то там облучке, закутавшись в тулуп, дергает вожжами и помахивает кнутом. Каюру, даже если груз на нарте невелик, значительную часть пути приходится проделывать своими ногами. А уж на крутых подъемах сидеть на нарте просто неприлично. С другой стороны, снимать наблюдение за этими нирут-кунами нельзя, так что…»
– Ладно, двигай один, – принял он решение. – Потом расскажешь, что видел. А с волками я сейчас поговорю.
– Семхон волк говорить надо нет. Хью волк понимать хорошо.
Это Семен и сам давно уже заметил. Было какое-то странное родство или… Как это назвать? Какая-то психическая, что ли, близость между мальчишкой-неандертальцем и молодым волком, которого Семен про себя все еще называл Волчонком. В присутствии старшего Хью никогда не командовал волками, но Семен не мог отделаться от ощущения, что эти двое прекрасно понимают друг друга. «Не хватало еще, чтоб сговорились за моей спиной, – возникла смешная мысль. – Надеюсь, этого не случится, пока наши интересы совпадают. Впрочем, кажется, на лидерство пока еще ни тот, ни другой не претендуют. Вот только странный какой-то блеск появился в глазах у парня, когда он получил разрешение на одиночную поездку…»
День выдался безветренный и солнечный – впору загорать на снегу. Только Семену было не до загара: дурные предчувствия, мысли и вопросы, на которые он не находил ответов, мучили его до самого вечера: «Из всего, что мы узнали в этой поездке, напрашивался только один разумный вывод: лоуринам нужно сниматься с места и уходить куда-нибудь на восток или север. Это – единственно правильное решение. Правильное и… невыполнимое – по чисто психологическим причинам. Как обосновать перед людьми уход от Пещеры? Наличием слишком сильного противника? Это не повод – нужно сражаться и погибнуть, раз победить не удастся. Если же пуститься в бегство, то тогда зачем жить, охотиться, рожать детей? Впору сочинять новую идеологию: мы, дескать, должны уйти, чтобы размножиться, усилиться и вернуться в землю обетованную, как иудеи в Ханаан».
Таким сочинительством Семен и пытался заниматься, пока не вернулась упряжка. Достаточно было взглянуть в глаза неандертальца, чтобы понять тщетность творческих потуг – события будут развиваться иначе.
– Нирут-кун три мамонт бей. Хью ходить близко. Смотреть хорошо. Один нирут Хью видеть давно. Помнить. Убивать надо.
– Кого еще надо убивать?! Ты что, знакомого встретил?
– Знакомый – нет. Давно видеть – да. Хью ребенок быть, все помнить.
«Та-ак, похоже, мальчишка "кровника" встретил. Очень кстати!» – подумал Семен и перешел на язык неандертальцев, одновременно настраиваясь на ментальный контакт:
– Знаешь что, парень, говори все по порядку – с самого начала. Ты ведь свою историю мне не рассказывал!
Это была правда, но не потому, что Хью что-то скрывал. Семен умышленно не интересовался, не задавал ему вопросов о прошлом. По его наблюдениям, отношение к детям у неандертальцев было, мягко выражаясь, своеобразным. Тем не менее некая привязанность между детьми и родителями или как минимум между матерью и ребенком, конечно, существовала. По представлениям же Семена, родственная группа Хью погибла от его руки. Только все оказалось сложнее.