– Совсем я её не вижу, вам показалось. У нас всех в ближайшие три года одна задача. Не сдохнуть от голода. Выдать всем серпы и молоты в руки и на поля!- продекламировал Сашка громко.- Речь не о развитии, а о выживании.
– Не всё так плохо, как вы рисуете,- вставился в разговор Лукин.
– Перестаньте!- отмахнулся Сашка.- Я в этом мире никому не верю, никому. Для меня существует реальный факт. Ему верю, но не безоговорочно. Реальность бывает разная. Говорильня, что уже десять лет процветает, мытаря и вытягивая последние жилы у народа, не что иное, как прикрытие для ворующих. Какая страна, какая концепция развития??!! Бред собачий. Строить не с кем, а дискутировать и подавно.
– Наверное, вы знаете больше нас, потому спорить с вами не буду,- произнёс Лукин, слегка обидевшись.
– У нас через край самозваных политологов. И все как один лезут на экраны, на страницы прессы, чтобы своими прожектами осчастливить народ. С некоторой частью прожектеров вы совсем недавно виделись. Картина безрадостная. Заметьте себе – видели вы их в трудовом лагере, построенном по высочайших нормам гуманизма. Поразительно, но ошибки предшественников ничему не научили сидящих там теперь. Эти ещё толком не начали отбывать полученные сроки, а на трибуне уже галдят новые претенденты в зэка и покойники. И в такой стране вы что-то желаете изменить? Вопрос другой. С помощью чего? У вас нет денег, нет реальных технических проектов, нет технологий. Ничего-то у вас нет.
– Идеи тоже кой чего стоят,- не согласился Явлинский.
– Стоят. Иногда слишком дорого. Чего стоила идея Ульянова переделать Российскую империю, вы её хаять, так и не перестали, слепому видно. Они, между прочим, все цели, что ставили, выполнили. Заводы построили, оружия наклепали для установления в мире диктатуры пролетариата высококачественного уйму, да, при этом уморили голодом миллионы, расстреляли и сгноили в лагерях миллионы, но ведь сделали. Одно они убили в нас, наверняка. Души людей перевернули, вколомутили, изнасиловали и бросили. А ваша идея к чему приведёт? К какому результату прийти хотите вы?
– А ваша?- спросил Явлинский.
– Могу дать вам клятву, что я бандит. А вот идей у меня нет, не было и не будет. Бандитом меня сделала жизнь, реальность наша подлая. Из вас она сделала экономиста. Ну, так не всем же ими надо быть, в конце концов. Уж слишком реальность у нас в стране была омерзительной, а при Ельцине стала вообще невыносимой. Кругом она в мире такая. Все наебаловку называют рынком и заранее, как бы в оправдание, говорят и предупреждают, чтобы не зевали, ибо рынок – это риск. Риск всё во имя прибыли потерять. И сказал я себе в молодости, объехав планету вдоль и поперёк, что это меня не касается. Во имя чего я должен рисковать? Вот я добыл тонну золота, получил за неё, продав государству деньги, и положил их на счёт в банке, тогда сбербанке. Вложил я в добытую тонну свой каторжный труд. Кто-то собрал на заводе трактор, и таким образом тоже заработал копейку. Кто-то на том тракторе распахал поле, засеял и вырастил пшеницу, и тем заработал. Ни мне, ни рабочему с завода, ни пахарю, проценты ваши слюнявые не нужны. Сохраните то, что мы в виде денег, а это плод наших трудовых усилий, имеем. И только-то. А нам в ответ во всю глотку орут, что так не бывает. А почему собственно? Деньги, уважаемый, чтоб вы знали, не тот продукт, который исчезает бесследно. Я имею право знать, где добытая мной тонна? Нет, отвечают они мне, уже не имеешь. Ты за неё получил бумажки, которые приказали в сбербанке долго жить лишь потому, что один хуйло другое хуйло пустил распоряжаться в кабинете министров. И стал я в одночасье нищим. Хорошо, если я ещё молод и здоровье моё отменное, а будь я больной старик, как быть? Вот над этим вопросом я долго думал и сравнивал. Больных стариков без шансов жить нормально, я по миру увидел много в те далёкие годы. Сердце у меня от боли сжималось. А тут было не сахар, но они жалкое существование не влачили. О детях уж не вспоминаю. И я решил сам себе и тем, кто со мной рядом, организовать гарантии. Любого, решил я, кто на моё кровное рот откроет – убью. Желающих воспользоваться нашим в мире было много. Но я жив, а они все уже давно сгнили на кладбищах и свалках. Тяжко мне было, ох тяжко. Кругом соблазны. Все недвижимостью обзаводятся шикарной, лимузинами, женщинами на все вкусы, а я, как последний сквалыга, над каждой копейкой трясусь. Был сам себе противен, потому что от природы – рубаха парень. И боролись во мне два начала, которые есть в каждом из нас. Жадность и разум. Первое победило. Теперь мне уже не совестно за то, что пришлось убивать пачками. Когда вижу, как из руды, а потом из концентрата вылупляется металл, готов плакать навзрыд. Это мой хлебушек, горький, но мой. Ради своего дела я на Марс, на Луну, да к чёрту в жопу готов лететь, ползти, бежать, влазить. Но прежде этого выстраданного счастья – убийства и получение знаний, без которых у тебя всё до последней копейки хитросделанные отнимут. Помните, как обвиняли генерала Макашова в антисемитизме, когда он с трибуны пообещал грохнуть десять жидов? Вы на мои слова, Григорий Алексеевич, не обижайтесь, но я с ним полностью согласен. И мне вовсе наплевать кто он этот жид по национальности. Для меня любой живущий за чужой счёт – жид. Но не я виноват, что в этой стране слово жид ассоциируется со словом еврей. Вижу, вам тема эта неприятна. Сворачиваюсь.
– Я вас понял,- произнёс Явлинский спокойно.- А к евреям вы как относитесь?
– Если честно, то мне их искренне жаль,- Сашка положил руку на грудь.- Честно. Они все так сильно переживают за деньги, что мне их жаль. Вместо того, чтобы нажитое за тысячелетия научиться сохранять, они плачутся в жилетку. Это шутка. Не знаю, правда, или нет, но по легенде именно еврей изобрел проценты. Большую беду принёс тем самым открытием в мир. Она страшнее атомной бомбы. За эти блядские проценты погибли миллиарды людей. Ну, чего ты стоишь?- Сашка толкнул Рахманинова в плечо. Тот остановил джип, пропуская "Белаз" и не трогался, впав в прострацию.
– Тебя слушаю,- ответил Губа, трогая машину.- Умеешь тоже, дай бог каждому, мозги полоскать. Тебя послушать, так только и осталось, что обратно, как в каменном веке, поголовно перейти на натуральный обмен.
– Ну, кто ж тебе,- закончил Сашка, хохоча,- станет яйца менять на хавчик.
Под дружный хохот джип вкатился в посёлок.
– Вы обедать будете или нет?- спросил Рахманинов у гостей.
– Нас плотно попотчевали,- ответил за всех Лукин.- Мы не ожидали, что у них там питание на таком уровне. Сейчас не каждый в стране себе может позволить такие продукты.
– И это главное завоевание социализма в нашем понимании. При наличии голодных и раздетых построить ничего нельзя. Аксиома. Но и переедать не рекомендуется, врачами и психологами,- Сашка выпрыгнул из джипа.- Всего вам.
– Спасибо за участие,- вымучено сказал Явлинский.
– Спасибо высказывайте начальнику лагеря. Ко мне обращаться не надо, чтобы там с кем-то встретиться. Как раз наоборот. Я, Григорий Алексеевич, всех их ненавижу патологически. Так, что руки зудят,- Сашка направился в столовую.
Джип тронулся и Лукин произнёс:
– Странный и противоречивый он у вас какой-то.
Губа ему ничего не ответил.
Глава 8
В полдень следующего дня "яблочники" стали свидетелями встречи Карпинского с генеральным прокурором. Они пообедали в поселковой столовой и вышли на улицу, чтобы выкроить время для встречи с кем-нибудь из состава группы генеральной прокуратуры и договориться о местах в самолёте до Москвы.
В это время к столовой подошёл Карпинский. Он был одет в брезентовые брюки, рубашку в клетку, поверх которой овчинная безрукавка и под ней просматривались рукояти пистолетов. На ногах у него были кожаные сапоги. К столовой подкатили три джипа, и из них вылезла бригада следователей под командой генерального прокурора Мельника, который сразу направился к Карпинскому. Они пожали друг другу руки и стояли молча, глядя один другому в глаза.
– Как будем дальше жить?- спросил Мельник.