Беспокойство грызло девушку, не желая оставлять.
С тем грызущим сердце, пугающим волнением она умылась ледяной водой из бочки, позавтракала и собрала сумку со всем необходимым, с той же нарастающей паникой сообщила Плеваке, что шла в лес и искать её не стоило, и ушла по одной из троп.
Конечно, не видела она, как неслышно проследовали за ней несколько теней, скользя от дерева к дереву.
Не знала она, как с другой стороны точно такая же тень разрывалась между желанием продолжить слежку и продиктованным разумом желанием вернуться в деревню за подмогой.
Земля ушла у неё из-под ног, и Мира едва успела перескочить на казавшееся безопасным место, но, как оказалось, лишь для того, чтобы понять — среди окруживших её вражеских солдат был обученный Маг Земли.
Что же теперь ей делать?
Сбив с нос нескольких противников, она попыталась сделать самое логичное в этой ситуации — сбежать, но…
Не получилось.
Проклятый маг земли!
Когда чистая, ничем не замутнённая боль пронзила бок девушки, она наконец закричала.
Холод вновь окутал её.
Вечный холод.
А она только сумела от него избавиться…
***
Бытие на какую-то часть драконом (ведь кровь Фурии продолжала бегать по его телу, она никуда не делась) накладывало свои отпечатки, путь и осознать их он сумел далеко не сразу.
Он и не сейчас до конца в них разораться, если честно…
Так или иначе, помимо зрения, изменился у Иккинга ещё и слух, и потому голос Миры он узнал сразу.
Что случилось?
Почему она кричала?!
Не думал в тот миг юный Король ни о чём, кроме одного — успеть, помочь, спасти!
Однажды он уже опоздал.
Только не снова.
Только не она!
На поляне, к которой парень оказался меньше чем через минуту, был отряд непонятных солдат, в которых Иккинг без труда опознал проклятых Изгоев. Он оглядел их лишь мельком, даже не беря в расчёт — ему они на один чих, не противники, однако, стоило взору его пасть на окровавленную Миру, то глаза вновь застелила алая пелена.
Парень тихо зашипел, и этот чуть хрипловатый звук с каждым мигов всё больше походил на рык.
Драконий рык.
Примчавшиеся на зов Иккинга Беззубик и его подруга лишь под его мрачным взглядом блокировали выходы с поляны.
Юный Король старался изо всех сил не обращать внимания на режущую боль в сердце, такую знакомую, такую… приносящую отчаянье, бескрайную, беспросветную безысходность, которая не сломала его, но породила в нём холодную ненависть.
А она намного страшнее звериной ярости — он продолжал просчитывать каждый свой шаг, но сил словно стало больше.
Или это были их силы?
Их страх перед притворявшимся, по их мнению, человеком существом делал его сильнее?
Нет, он не притворялся.
Он давно сказал, что стал выше людей.
Наблюдать их ужас было почти забавно — то, как они тряслись при виде его оскалившихся белоснежных клыков, глаз, что загорелись ярче обычного, показывая таким контрастом до какой степени сузился драконий зрачок.
Энергия сгустилась в руках Иккинга, концентрируясь для удара…
Все, кроме Мага Земли, упали на такую выгоревшую на солнце траву — их сердца не выдержали такого напора чужой силы, чужой энергии.
Люди хрипели, люди бились в агонии.
Люди умирали.
Когда он двинулся с сторону специально оставленного Мага Земли, тот трусливо стал отползать — ноги его, видимо, уже не держали.
Парень не поленился наклониться, чтобы потом распрямиться и поднять над землёй схваченную за горло тварь, посмевшую причинить вред принадлежащему ему человеку!
А своё он будет защищать до конца.
Видимо, в нём намного больше от дракона, чем ему казалось раньше.
Хруст позвонков шеи, влажный и звонкий, показался особенно громким в повисшей тишине, развиваемой только звуком биения сердца Иккинга и его едва слышным дыханием.
А Иккинг, не обращая ни на что, внимания подошёл к Мире и сев на землю, прижал её к себе, обнимая.
Он видел, заворожённо и с неверяще, как энергия, тяжёлыми кольцами их обвивавшая, не желала рассеиваться в пространстве, говоря — есть надежда, есть шанс спасти!
Кто-то (или что-то) голосом Лувеˈн говорило ему, что следовало делать, и Иккинг подчинился.
Впервые, с того момента, как стал Королём.
Выхватил кинжал и с каким-то мрачным удовлетворением заметил, как под отточенным лезвием расходилась кожа, как проступала на ладони такая алая, такая тёплая кровь.
Боли почти не было.
Эту боль в разы заглушала иная — душевная, и потому он просто не обращал на неё внимание.
Парень положил свою окровавленную ладонь на бок девушке, накрывая рану, и постарался забрать всю жизненную энергию ещё живых врагов, чтобы отдать её всю, без остатка Мире — и рана стала затягиваться буквально на глазах, оставляя лишь едва заметный шрам, как напоминание о себе.
«Спасибо, мама!» — мелькнуло в голове Иккинга мысль.
Да.
Спасибо.
Облегчение заставило прижать девушку поближе к себе, чтобы знать — она дышит, чтобы слышать, как тихо, но ровно и мощно билось её сердце, гоняя кровь по тело.
Теперь и его кровь.
Он сидел так минут пять, полностью отключившись от реальности, пока понимание того, что просто так вражеский отряд попасть сюда не мог, не заставило его очнуться.
Бой не окончен.
Где-то должен быть корабль!
Приказав Береˈс, давней подруге Беззубика, сторожить покой Миры до его возвращения, Иккинг ловко взобрался в седло и вместе со своим братом отправился на поиски остальных врагов.
Да.
Корабль…
Был.
Кто они такие против взбешённого Короля Клана Ночных Фурий и его Злобного Порождения Молнии и самой Смерти?
Что могли, трусы, противопоставить?
Ничего.
***
Харальд Льётсон, бывший командир отряда бойцов племени Берсерков, бывший воин племени Теней, а ныне — скромный советник Вождя племени Синих Шипов, размышлял о том, что ему мало того, что было у него сейчас.
Он хотел большего.
Выросший бок о бок с тем, кого теперь знали на их Архипелаге как Дагура Остервенелого, он привык к тому, что цель оправдывала средства, и к власти идти по трупам не зазорно — его друг же пришёл к вершине, перешагнув через тело свергнутого им отца.
Того самого тела, на котором в районе сердца была страшная рана, оставленная молнией.
Не просто так символом Берсерков был Скрилл.
Не просто так Дагур годами учился управлять этими потоками энергии, чистой, сжигающей всё, но — управляемой яростью, которая в конце концов покорилась ему, став его собственным ручным монстром.
И не просто так следил за этом Харальд.
В сознании тогда ещё мальчишки навсегда запечатлелась одна простая истина — в этом мире побеждал сильнейший, и только сильнейший достоин был славы, почёта и уважения.
И с тех пор он шёл к власти.
По головам.
Конечно, Харальд жалел о многом, что совершил за свою пока ещё достаточно короткую жизнь, и в первую очередь о своей попытке совершить переворот среди Берсерков, о том, что предал Дагура.
Не потом, что нажил тем самым себе смертельного врага.
И навсегда лишился сильнейшего союзника.
Нет, дело было в совершенно ином — он пошёл против заведомо более сильного противника, к которому прислушивались и которому принадлежала любовь народа.
Он попытался убить идеал.
Безуспешно.
Только его способность Говорящего спасла его, ведь освободив с Арены дракона — Змеевика — Харальд сумел сбежать к тем, у кото точно можно было укрыться от гнева Дагура, который, при всём своём безумии, против Теней идти не желал.
Тени приняли его холодно.
Да и не было в том ничего удивительного — слава предателя, как это всегда бывало, шла впереди него, и от изменника не ждали ничего хорошего.
Однако, он был хорошим воином и пользовался популярностью среди Змеевиков.
Это его и спасло.
Он выжидал подходящий момент, наблюдал за настроениями в племени, через своих крылатых знакомых — за Фуриями, насколько это было возможно, и понял, что у одного мальчишки, воспитанника Десятой Советницы Клана Ночных Фурий, как пафосно можно было назвать её, был большой потенциал, особенно учитывая его происхождение и при том — отсутствие способностей.