Но сам факт того, что дракон дал себя назвать человеку, для всех многое значил.
Он значил даже больше, чем-то, что Беззубик позволили Иккингу оседлать себя, и стал теперь летать с всадником на спине, совершенно того не стесняясь и совершенно не обращая внимания на смешки других драконов.
— Идиоты, — говорил всегда его брат, — Не понимают, что сами себе врагов наживают.
То, что Беззубик так думал успокаивало.
И вроде бы всё было даже хорошо.
***
— Может быть, стоит ему рассказать?
— Про Небесных Странников?
— Да. Ведь рано или поздно он до сути покопается, и тогда… не будет приделу его гневу, когда он поймёт, сколько знаний мы скрывали от него.
— Боитесь повторить ошибки своих Отражений и создать слишком сильного Одарённого?
— Он уже сильнее всего Совета, просто не осознаёт этого — сырая, необузданная и неуправляемая его сила пока что мало ему помогает, но… вы замечаете? Он с каждым днём становится всё более сдержанным и сконцентрированным.
— Сейчас он — мириады искорок, но настанет миг, когда он сумеет заставить искры слиться в единый поток, и это будет разрушительно.
— Поэтому и не хотите учить?
— Не хотим растить себе своего палача.
— Так почему вы убьёте его просто?
— Великие наблюдают за ним, ведут его по Дороге Жизни, и нельзя им перечить в этом, их гнев в стократ страшнее этого мальчишки.
— Одного я понять не могу — вы не боитесь, что, обидев мальчика, вы разгневаете Стража?
— Действительно, что, если Отражения могут общаться между собой?
— Это нас уничтожит.
— Значит, надо рассказать. Пусть у нас будет хоть какой-то шанс.
***
Настал тот миг, когда Иккинг научился контролировать не только энергию внутри себя, но и ту, что струилась вокруг него, омывала его и всё вокруг бескрайним океаном.
И это был знаменательный день.
Одно дело — ощущать её, видеть её, использовать для пополнения собственного запаса, и совершенно другое — изменять её течения, даже не пропуская через себя, не превращая её в собственную энергию.
С того момента ему полностью покорился Огонь.
Для воздуха он был сам — слишком непокорным, сказали бы Дети Ветра, но это было правдой лишь от части.
И ни разу — не истиной.
Когда же мальчишка (ему тогда едва исполнилось пятнадцать лет), понял, что ему под силу было изменить течения энергии в чужом теле, или, к примеру, забрать всю эту силу себе, он испугался.
Ведь это означало, что он был способен убить, даже не прикоснувшись к жертве.
Одной только мыслью.
Одной только волей…
Это было страшно, и осознание собственной сил не кружило голову — лишь возлагало на него ещё большую ответственность, ведь теперь…
А что — теперь?
Всё, чего он добился, исследуя собственный дар, было его личной заслугой, и никому он не был в том обязан, и потому он не должен был отчитываться перед кем бы то ни было, кроме собственной совести, которая, в последнее время, столь часто замолкала в определённые моменты.
Дрессированная она у него, вообще-то.
Выученная.
А иначе никак…
Прошлось ему стать таким — иначе было не выжить среди с годами ставших недобро погладывать на него драконов и откровенно сторонящихся его людей, а теперь, внезапно, после обретения матери и братьев, жить хотелось любой ценой.
Неужели все Разумные, его окружавшие, сумели почуять, осознать его силу и теперь именно поэтому столь старательно его избегали при любой удобной возможности?
Исключением были только Беззубик и Луна.
Брат и мать всегда были на его стороне, но, как стол замечать Иккинг, им за то тоже доставалась часть его нехорошей славы.
Плохо.
***
— Я чувствую — конец близок. Об этом говорят и Великие, посылая мне видения.
— Ты уверена?
— Да. И с нашей гибелью возвысится тот, кто раньше был в тени, кого мы обидели своим молчанием. Но знания мы унесём с собой.
— Нанести превентивный удар?
— Нет. Ждать и быть готовыми ко всему.
— Почему мы проводим Совет без Луве’н? Она тоже одна из нас. Так нельзя…
— А ты как думаешь?
— Да, разве ты не видишь? Она не способна быть объективной в этом вопросе, она до конца будет защищать своего птенца, даже если это обернётся всеобщей гибелью.
— Она больше не хочет хоронить своих детей?
— И слава Великим, что она ещё не знает, кто стоит за гибелью её дочерей.
— Всё же все?
— Все.
— Но почему?
— Они слишком многое узнали, нельзя было это так оставлять… Это уничтожило бы нас намного раньше, чем этот мальчишка.
— Разгневали вы Великих своим равнодушием. Теперь пришла пора платить по счетам.
— За всё нам воздастся по ту сторону Грани.
— Кто бы позволили нам там оказаться…
***
Кузня всегда была в распоряжении Иккинга — никто из местных не смел перечить мальчишке-изобретателю, когда ему в голову приходила очередная безумная или же просто странная идея, ведь пытаться его остановить от её воплощения было бесполезно, да и вообще — себе дороже.
Поэтому мальчишка на радостях смастерил себе сначала, в дополнение к седлу для Беззубка, лётный костюм — лёгкую броню, которая защищала от мелких неприятностей, помогала не замёрзнуть, да и вообще была крайне полезной штукой.
Потом — кинжалы.
Так, на всякий случай.
А потом он внезапно, насмотревшись на тренировки магов воздуха, загорелся идее создать себе собственные крылья, чтобы, сочетая их с магией воздуха, он мог летать и без Беззубика.
Фурия на такой порыв не обиделся, прекрасно понимая своего брата — ему это просто было нужно.
Именно во время очередной проверки этого изобретения Иккинга застала весть о том, что Маараˈн, брат Луве’н, Пятый Советник Клана Ночных Фурий, решил вспомнить славные традиции древности и захватить власть над всеми остальными жителями Чёрного Острова — и драконами и людьми.
И именно это спасло Иккинга и Беззубика от участи их братьев — Лурˈлес и Науˈлес погибли от руки (лап, стало быть) своего дяди, защищая свою мать, отказавшуюся признавать Пятого выше себя.
За что и поплатилась.
Братья тогда замерли, словно им стрела в сердце попала — так больно, так невыносимо больно им было.
То, что соединяло их с матерью, далеко не тонкая золотая нить оборвалась со званом и скрежетом, заставляя их, задыхаясь и дрожа, прижаться друг к другу, скуля и подвывая.
Ужас.
Одиночество.
Бесконечное ощущение собственного сиротства…
Конечно, Беззубику досталось больше — он был кровным сыном Лувеˈн, он был кровью же связан со своими братьями, и потому особенно остро ощущал потерю.
Иккинг с остальными своими братьями общался, надо признаться, достаточно мало, довольствуясь самим по себе их наличием.
Ему этого хватало.
И вот как оно всё обернулось…
Как же им повезло, что они были в тот миг даже не на соседнем острове — за несколько часов лёту от Чёрного Острова, вне досягаемости своего дяди и его последователей.
Да — именно последователи.
В одиночку Пятому было невозможно провернуть всё это — будь он хоть десять раз Ночной Фурией, от этого другие драконы не становились Фуриями меньше, и не переставали представлять для него угрозу.
Но вместе… вместе они были страшной силой.
Драконы устали от неопределённости решений Совета, они, по природе своей привыкшие подчиняться одному единственному вожаку, теперь тоже желали возрождения древних правил и законов.
Маараˈн расправился со всем Советом, за исключением Седьмой и Одиннадцатого — те тоже слишком любили жизнь, чтобы так глупо погибнуть, и потому благоразумно, по их мнению, подчинили, признавая власть сильнейшего из них.
Людей, как ни странно, не коснулся переворот в рядах Фурий — те были слишком заняты своими повседневными делами.
Как всегда — самые значимые события оставались незамеченными.
Пять дней потратили братья на то, чтобы прийти в себя и окончательно понять, что же им теперь делать, и за то время все драконы, а потом, всё же, и люди, подчинившись своему Старейшине, коим был один из Говорящих, присягнули на верность своему Королю.