Люди выглядели так, словно жители селения были родом из другой эпохи.
Может тут фильм снимают? Но ни камер, ни прожекторов с зонтами-отражателями, ни киношных фургонов, как правило, в изобилии присутствующих недалеко от места съемок, не было видно.
Впереди плелась тяжело груженая повозка. Под вязанками хвороста я сумел различить силуэты двух больших бочек. Рядом с повозкой, понурив голову неторопливо плелся огромный монах.
Я мог поклясться, что ширина его плеч достигала метра, а рост составлял два двадцать или около того.
Казалось, что он занимал больше места на узкой дороге, чем две его лошади, впряженные в телегу.
Я быстро догонял повозку. Поравнявшись с монахом мне почему-то захотелось его подколоть. Это была несвойственная дерзость.
— Батюшка, я вижу в этот раз вы нормально затарились винишком.
Монах остановился, посмотрел по сторонам и убедившись, что нас никто не видит грозно перевел взгляд на меня.
По его глазам я понял, что он размышляет о том раздавить ли меня как клопа прямо сейчас или растянуть удовольствие во времени.
— Не твое дело, псовое отродие! Я сейчас твою башку оторву и насажу ее на пику твоего деда! Тебе мало было отца?
Монах сделал проворный выпад и собирался отвесить мне тяжеленую затрещину, но я успел поднырнуть под его руку и через мгновение оказался впереди телеги. Я продолжал вприпрыжку пятится, обращенный лицом к повозке.
— Э, полегче батюшка, пупок развяжете, а то «винчик» не довезете до братии. Кстати, вы чудно разговариваете. Всего вам доброго.
— Ты святотатствуешь! Тебе это даром не пройдет, имей ввиду! Ты мне заплатишь, ох заплатишь…
Я развернулся побежал трусцой дальше. Он что-то кричал с спину про клан, про месть. Про то, что неминуемая кара настигнет меня. Но я подумал, что монах явно набрался горячительного из своих бочек перед дорогой и был пьян.
Ещё я пришел к выводу что меня все почему-то принимают за некоего Девитта, у отца которого были очевидные проблемы, возможно с местными попами.
Судя по всему, отца Девитта нет в живых. Это, во-первых. Во-вторых, я совершенно не помню, как я сюда попал.
Что же происходило со мной вчера и позавчера?
Стоп. У меня амнезия?
Я же помню, что меня зовут Савва Филатов, я сисадмин, из Пушкинского музея.
Мне казалось, что я точно помню свой последний рабочий день в музее, предшествующий сегодняшним событиям.
Но совершенно не помнил, как попал сюда.
Я почти добрался до главной башни городской ратуши, когда мои размышления прервал истошный крик женщины с параллельной улицы.
Я пока ее не видел, но слышал, что она кричит о пожаре.
Над моей головой оглушительно зазвонил колокол.
Из лавки у ратуши выскочил мужик лет сорока в одной шапке без верхней одежды и, свернув налево, бегом обогнул здание храма.
Я бросился за ним.
Могу поклясться, что меня влекло на пожар все что угодно, кроме любопытства.
Я ненавижу зевак и треш-стримеров, спешащих к месту аварий, пожаров, драк ради хайпа или безучастного присутствия.
Я вспомнил про свой телефон. Кстати, где он?
Я бежал в десяти шагах позади лавочника и думал о том, что он оставил лавку открытой без присмотра.
Мы миновали единственный квартал частных строений, и я увидел дом на отшибе метрах в ста пятидесяти от себя.
Из его дымоходной трубы в небо взметалось пламя в два человеческих роста.
Возле дома суетились мужчины.
Один приставил лестницу к крыше, и взобравшись на нее, сбивал языки пламени водой из подаваемых ведер.
Другие таскали ведра с речной водой, набираемой из проруби прямо за домом. Вокруг царил хаос.
Женщины ревели, и, раскачиваясь из стороны в сторону, держались за голову.
Одна безмолвно стояла на коленях, ее плечи тряслись и вздрагивали от немого плача. Лавочник, подбежав к дому истошно закричал.
— Фредерика, где Элайна? Дайте тулуп!
Стоящая на коленях женщина подняла лицо, оно исказилось от непереносимой душевной муки из глаз брызнули слезы.
Она не сумела ответить, слова комом застряли у нее в горле.
Лавочник, не останавливаясь на бегу выхватил предоставленный кем-то тулуп, накинул его себе на плечи и прикрывая дыхательные пути согнутой в локте правой рукой, выставленной вперед, ринулся внутрь горящего дома.
Я отбросил пику в сторону и устремился за ним, но чья-то сильная рука перехватила меня вдоль пояса и увлекла назад.
Из открытой двери, за которой скрылся лавочник меня обдало жаром. Повалил густой сизый дым.