– Креб, – начала Иза, – когда ты научил ее называть меня матерью?
– Я не учил ее этому, Иза, – ответил тот. – Должно быть, она научилась этому сама.
– Ты сама это выучила? – обратилась Иза к девочке.
– Да, мать, – повторив тот же жест, ответила она.
Эйла точно не понимала значения знака, но могла об этом догадываться. Она заметила, что этим движением дети обращаются к женщинам, которые их опекают. Хотя у нее из памяти стерлись воспоминания о собственной матери, их не забыло ее сердце. Ту, которую девочка любила и потеряла, теперь заменила Иза.
Долго не имевшая детей женщина вдруг ощутила прилив материнских чувств.
– Дочка моя. – Иза в порыве нежности, что случалось с ней крайне редко, обняла Эйлу. – Мое дитя. С самого начала я знала, что она моя дочь, Креб. Помнишь, я говорила тебе? Она дарована мне духами, я в этом не сомневаюсь.
Креб с ней не спорил. Возможно, она была права.
После этого вечера у девочки почти прекратились ночные кошмары. Чаще всего ей снились два сна. Один о том, как она скрывается в маленькой расщелине, спасаясь от огромных острых когтей. Второй – более неопределенный и более страшный. Это было ощущение дрожащей земли и болезненное ощущение потери. Она кричала во сне на своем, уже почти забытом языке, а когда просыпалась, припадала к Изе. Поначалу Эйла почти неосознанно прибегала к родной речи, но со временем, когда освоила язык Клана, странные слова слышались от нее только во сне. Постепенно они ушли и из ее снов, но после ночного кошмара у нее постоянно оставалось ощущение одиночества.
Промелькнуло короткое жаркое лето, и на его смену пришла осень. Наступили первые утренние заморозки, напоив воздух свежестью; оделись в багряно-янтарные одежды некогда зеленевшие леса. Затяжные осенние дожди, перемежающиеся снегом, лишали деревья богатства красок, предвещая близость холодов. Чуть позже, когда на ветках удерживались лишь самые цепкие листья, словно последнее воспоминание о летнем тепле, ненадолго показывалось яркое солнышко, но вскоре суровый ветер навевал сильный холод, и с тех пор люди почти не выходили из пещеры.
В тот день Клан высыпал на площадку у входа в пещеру, наслаждаясь последними лучами солнца. Женщины сеяли зерно, собранное с низлежащих степей. Резкий ветер вздымал вверх желтые листья, словно пытаясь вдохнуть жизнь в то, что осталось от летнего богатства. Женщины слегка подкидывали в мелких корзинах зерно, мякину сдувало порывами воздуха, меж тем как полноценные тяжелые зерна падали обратно на дно.
Иза стояла за спиной Эйлы и, взяв девочку за руки, обучала, как подбрасывать вверх зерно, чтобы не уронить его вместе с соломенной шелухой.
Эйла, чьей спины касался твердый, выступающий живот Изы, вдруг почувствовала его внезапный спазм, который заставил женщину замереть на месте. Вскоре Эбра с Укой отвели беременную в пещеру. Девочка стрельнула глазами в сторону мужчин, которые, прекратив разговор, проводили трех женщин взглядом. Эйла боялась, как бы тем не досталось от мужчин за то, что они бросили работу. Но мужчины, непонятно почему, отнеслись к этому благосклонно. Рискуя навлечь на себя их гнев, Эйла отправилась вслед за женщинами.
Иза отдыхала на меховой подстилке, а по обеим сторонам от нее находились Эбра и Ука. «Почему вдруг Иза разлеглась посреди дня? – подумала Эйла. – Уж не заболела ли она?» Заметив ее беспокойный взгляд, Иза жестом постаралась успокоить девочку, но Эйле от этого не стало легче, в особенности, когда она увидела приемную мать во время очередной схватки.
Разговор женщин не представлял собой ничего особенного – они говорили то о запасах на зиму, то о перемене погоды. Но Эйла подметила в их жестах и знаках какую-то тревогу. «Что-то не так», – подумала она, решив про себя, что ничто не заставит ее уйти оттуда, пока она не дознается, в чем дело.
Ближе к вечеру вернулись с прогулки с детьми Ика и Ага. Чтобы подбодрить Изу, они вместе с Оуной подсели к ней. Женщины толпились у постели целительницы, а Овра с Огой тем временем сгорали от любопытства. Хотя дочь Уки еще не имела своего мужчины, она уже была женщиной и знала, что в ней тоже может вырасти новая жизнь. Оге также вскоре предстояло стать взрослой во всех отношениях, поэтому и ту и другую остро интересовало все, что происходило с Изой.
Когда Ворн увидел, что Аба подсела к дочери, у него возник вопрос, почему все женщины собрались у очага Мог-ура. Он пооколачивался вокруг, после чего забрался к Аге на колени и уселся рядом со своей сестрой. Оуне пришлось посадить его к себе. Однако ничего особо интересного он не увидел: целительница просто отдыхала и все, поэтому мальчик убрался восвояси.