Вместе с эзотерическим знанием свойств растения, которое передавалось целительницами от матери к дочери, рассказывалась и старинная легенда о том, что некогда это растение применяли только женщины. Однако мужчины похитили у женщин церемонии и ритуалы с его использованием, строго-настрого запретив слабому полу употреблять этот корень. Не могли они украсть только секрет его приготовления. Целительницы были не склонны посвящать в него кого-либо, кроме своих прямых потомков по женской линии, и эта преемственность уходила в глубокую древность. Даже теперь напиток давался только взамен чего-нибудь такого же ценного.
Когда все было готово, Иза кивнула Гуву, и тот вышел вперед с чашей дурманного чая, который обычно готовился для мужчин, но на сей раз предназначался женщинам. После торжественного обмена чашами мужчины удалились в малую пещеру.
Оставшись наедине с женщинами, Иза каждой поднесла дурманный чай. Сама целительница часто использовала подобный настой для снятия или притупления боли, а также для сна. Несколько иначе приготовленный, он действовал успокаивающе на детей. Женщины могли по-настоящему расслабиться, лишь когда им не докучали дети. А такое бывало, если те находились во власти сна. Поэтому в редкие дни, когда женщинам даровалась возможность участвовать в церемонии, Иза обеспечивала малышам крепкий сон.
В этот вечер женщины загодя уложили детей в постель, после чего сами вернулись к костру. Подоткнув вокруг спящей Эйлы меховую полость со всех сторон, Иза, перевернув чашу, на которой Дорв отстукивал охотничий танец, принялась отбивать медленный ритм, меняя высоту тона путем перемещения палочки вверх и вниз. Первой вскочила Эбра; вытанцовывая сложные движения, она пошла вокруг Изы, которая, постепенно ускоряя темп, все сильнее будоражила чувства женщин. Вскоре все они включились в хоровод, возглавляемый женщиной вождя.
По мере того как ритм ускорялся и усложнялся, женщины все больше раскрепощались. Даже самые скромные в обычной жизни сбрасывали с себя накидки и пускались в откровенно эротический танец. Никто не заметил, как Иза прекратила стучать и присоединилась к ним, — у каждой ритм продолжал пульсировать внутри. Сдерживаемые в повседневной жизни чувства выплескивались наружу. Напряжение сменялось блаженством внутренней свободы, и это очищение давало женщинам силы принять свое обыденное, подавленное условностями быта существование. Они скакали, прыгали, вертелись, как безумные, почти до самого рассвета, когда, вконец изможденные, свалились с ног и уснули на месте.
С первым проблеском зарождавшегося дня, пройдя мимо распростертых на земле женщин, отправились спать мужчины. Они сняли с себя напряжение охоты. Их церемония отличалась сдержанностью и глубиной, поскольку была обращена к внутреннему миру.
Когда солнце поднялось над вершинами гор, из пещеры вышел Креб и окинул взором голые тела спящих женщин. Однажды он стал свидетелем женского праздника, но не из любопытства. Мудрый старый маг понимал их потребность самовыражения. Но мужчины даже не представляли, чем женщины изнуряли себя так, что буквально валились с ног, а Мог-ур не выдавал их тайны.
«Нельзя ли обратить женский разум к его истокам? — спрашивал себя Мог-ур. — У них совершенно иное сознание, хотя не утратившее способности взывать к памяти предков. Сохранилась ли у них расовая память? Не могли бы они участвовать в церемониях наравне с мужчинами?» Мог-ур задавался этими вопросами, но никогда не искушал духов, чтобы узнать это наверняка. Участие женщины в священной церемонии могло разрушить Клан.
Креб побрел к костру и сел на постель. Взглянул на белокурые волосы Эйлы, раскинувшиеся на подстилке Изы, и это навеяло на него воспоминания о землетрясении. Как этой странной девчушке удалось так быстро завоевать его сердце? Креба тревожило враждебное к ней отношение Брана. Не ускользнули от мага и злые взгляды Бруда. Эти раздоры довлели над ним в течение всей церемонии.
«Бруд не оставит ее в покое, — размышлял Креб. — Мохнатый Носорог вполне подходящий тотем для будущего вождя. Пусть Бруд и отважный малый, но чересчур своевольный и гордый. В один миг он бывает спокоен, разумен и даже мягок и добр. В другой — вдруг становится одержим слепым гневом. Надеюсь, он не положит глаз на Эйлу.
Какие глупости, — продолжал спорить сам с собой Креб, — разве сын женщины Брана позволит себе печалиться из-за какой-то девчонки?! Ведь он будущий вождь, да и Бран этого не одобрил бы. Бруд стал мужчиной и обязан уметь сохранять самообладание».
Старый калека лег и только тогда понял, как устал. Ему не удавалось скинуть с себя напряжение с самого землетрясения, но теперь, наконец, он мог расслабиться. У них была своя пещера, которую одобрили духи, и Клан, как только проснется, начнет ее обживать. Маг зевнул и, растянувшись на подстилке, закрыл глаза.
Глава 7
С чувством затаенного благоговения перед обширным пространством пещеры Клан впервые переступил порог своего нового жилища, но довольно скоро все почувствовали себя в ней как дома. Быстро отошли в прошлое воспоминания о старой пещере и неутомимых поисках новой, и чем больше люди осваивались в непривычной обстановке, тем больше она нравилась им. Готовясь к долгим холодам, которые наступали за коротким жарким летом, они окунулись в повседневные заботы: охоту и сбор пищи, которой в местных лесах имелось в изобилии.
В буйных ручьях плескалась серебристая форель, и при некоторой сноровке ее можно было поймать руками; под скалистыми выступами или торчавшими над водой корнями деревьев частенько пряталась другая опрометчивая рыба. В устье ручья обитали во множестве осетры и лососи, набитые черной и красной икрой, а на дне внутреннего моря встречались страшный тифлонус и черный живоглот. Стоя по колено в воде, рыболовы гнали рыбу в сторону сетей, сплетенных из длинной шерсти животных и привязанных к веревке. Чтобы пополнить запасы сушеной рыбы, они проходили добрых десять миль вдоль морского берега. Моллюски и ракушки, помимо того, что добавляли к обеду лакомый кусочек, служили хозяйственной утварью. На скалистых выступах морского побережья гнездовали птицы, люди собирали там яйца, а иногда удавалось подстрелить камнем олушу, чайку или крупную гагарку.
Коренья, толстые стебли, листья, бахчевые и бобовые плоды, ягоды, фрукты, орехи и зерновые растения собирались в период созревания. Листья и цветы сушились и применялись для заварки чая, а также из них делали краску. Когда мороз осушал прибрежную полосу, на ней выступали соляные разводы, которые люди собирали и запасали на зиму.
Мужчины часто уходили на охоту, В близлежащих степях, богатых сочной травой, где изредка попадались низкорослые деревца, паслись бесчисленные стада животных. Здесь обитал гигантский олень, рога которого, как у самых крупных зубров, достигали одиннадцати футов. Степные лошади редко забегали так далеко на юг, но зато на полуострове встречались ослы и онагры — нечто среднее между лошадью и ослом, — а их здоровенные сородичи, лесные лошади, предпочитали жить в одиночку или небольшими семьями в горных лесах, окружавших пещеру.
Раскинувшуюся у подножия гор рощу, плавно переходившую в степи, населяли темно-коричневые и черные зубры, предки будущего домашнего скота. Лесные носороги — родственники их бесшерстных потомков, приспособившихся к более холодному климату, — частично перекрывали территорию других представителей рода, предпочитавших кормиться травкой в роще. И те и другие имели более короткие, торчавшие вверх рога. В отличие от них мохнатый носорог, подобно волосатому мамонту, был здесь временным обитателем. Длинный рог у них крепился на покатой спереди, низко расположенной голове, приспособленной для раскапывания трав под снегом. Толстый слой подкожного жира, длинные ярко-рыжие волосы, а также мягкий подшерсток — все это было результатом привыкания к суровым погодным условиям. Естественной средой обитания для него были северные, высушенные морозом прерии, лессовые равнины.