«Чего он хочет? Чего от меня добивается?» Она хотела его понять и знала, что он пытается что-то донести до нее. «Зачем он двигает рукой?» — спрашивала себя девочка.
Вдруг до нее дошло: «Его рука! Он то и дело размахивает рукой!» И она неуверенно подняла руку.
— Да, да! Вот именно! — Креб едва ли не закричал от радости. — Делай знак! Ноги идут! Движутся! — повторял он.
Озаренная внезапной догадкой, девочка внимательно следила за его движением, стараясь подражать ему. «Креб сказал „да“! Это то, что ему нужно! Движение! Он хочет, чтобы я повторила движение».
Она вновь произнесла слово и сделала жест, все еще не понимая, что это значит, но, по крайней мере, сообразив, что от нее требуется слово сопровождать жестом. Указав на двигающиеся ноги, Эйла повторила сочетание из слова и жеста.
И тут ее осенило! Она обнаружила связь! Двигаться на ногах! Идти! Вот что он имел в виду! Она словно прозрела! И вспомнила, что люди Клана все время шевелили руками. «Уж не разговаривали ли они таким образом? Так вот, значит, как они между собой общаются. И верно, поэтому произносят так мало слов. Неужели они говорят руками?»
Креб сел. Эйла стояла напротив, пытаясь справиться с охватившим ее возбуждением.
— Ноги, — сказала она, указывая на свои ноги.
— Да, — довольно кивнул он.
Она встала и прошлась вперед, после чего вернулась, сделала жест и произнесла:
— Ноги.
— Да, да. Именно! То, что надо! — подтвердил он. Наконец она поняла!
С минуту помолчав, девочка бросилась бежать по лужайке, развернулась и, приблизившись к Кребу, остановилась, слегка запыхавшись, и стала ждать, что он скажет.
— Бежать, — показал он рукой. Это движение было похоже на первое, но все же от него отличалось.
— Бежать, — старательно повторила она рукой. Она все поняла!
Креб был вне себя от радости. Жест был груб, лишен изящества, которым были наделены даже дети Клана, но главное — она ухватила суть. Мог-ур так сильно закивал, что чуть не свалился с места. Развеселившаяся Эйла кинулась к нему и горячо обняла.
Старый шаман невольно осмотрелся вокруг. Столь пламенные порывы не принято было проявлять за пределами домашнего очага. Но вокруг них никого не было. Калека ласково прижал девочку к себе, впервые в жизни ощущая прилив тепла и упоения.
Перед Эйлой открылся целый мир познания. Природа наделила ее артистизмом и мимическим талантом, которые она добросовестно применяла, подражая движениям Креба. Он мог показать ей лишь упрощенные варианты ручных знаков, оттачивать же их приходилось Изе. Эйлу, как всех маленьких детей, обучали различным понятиям, начиная с выражения простейших нужд, но девочка овладевала всем гораздо быстрее. Она так долго была лишена общения, что решила восполнить этот недостаток как можно скорее.
Как только она начала понимать язык Клана, заметно переменилось ее восприятие жизни. Эйла постоянно следила за общением людей, пытаясь ухватить, о чем они говорят. Поначалу к тому, что девочка на всех пялила глаза, относились снисходительно и журили ее как ребенка. Но время шло, и неодобрительные взгляды в ее сторону недвусмысленно давали понять, что больше этого терпеть нельзя. Уставиться на кого-либо, так же как и подслушивать, считалось неприличным. По обычаям Клана было положено отводить взгляд, когда другие вели личный разговор. И возник этот вопрос однажды вечером в самом разгаре лета.
После ужина все сидели у семейных очагов. Солнце ушло далеко за горизонт, и в последних его отсветах, шелестя под легким ветерком, вырисовывались контуры листвы. У входа в пещеру горел костер, отвращавший от людей злых духов и хищников. Сквозь мерцание огня в струях поднимавшегося дыма и теплого воздуха плавно извивались деревья и кустарники. На скалистой стене пещеры завели свой танец свет и тени.
Эйла сидела на огороженной камнями территории Креба, уставившись на семейство Брана. Упражняясь в роли взрослого мужчины, Бруд вымещал досаду на матери и Оге. С самого утра день начался у него неудачно, а позже стало и того хуже. После долгих часов выслеживания лисы, шкуру которой Бруд обещал принести Оге, он упустил зверя. Брошенный им камень спугнул лису, и та бесследно растворилась в кустах. Взгляды Оги, преисполненные понимания и прощения, лишь подливали масла в огонь. Он мог снести от нее все, что угодно, только не это.
Уставшие после трудового дня женщины заканчивали свои дела, и Эбра, которой то и дело мешали доделать работу, рассердившись, дала знать Брану. Вождь давно заметил непотребное поведение Бруда. Тот имел на это право, но мог бы проявить к женщинам большую чуткость. Зачем было заставлять их бегать за каждой ерундой, когда они без того заняты и валятся с ног от усталости?
— Бруд, оставь женщин в покое! У них и без тебя хватает дел, — жестами осёк его Бран.
Получить такой нагоняй, да еще от самого вождя и в присутствии Оги, для Бруда было невыносимо. Он удалился от остальных в дальний угол и тут поймал на себе пристальный взгляд Эйлы. Не важно, что она ухватила лишь суть небольшой домашней перебранки, весь ужас заключался в том, что в присутствии этой дурнушки его отчитали как ребенка. Это был сокрушительный удар по его болезненному самолюбию. «У нее даже не хватило воспитанности отвести взгляд, — подумал он. — Ну раз ей наплевать на вежливость, то и мне тоже». Это была последняя капля, переполнившая чашу его терпения. Ратуя за соблюдение обычая Клана, он пронзил ненавистную девчонку злорадным взглядом.
Креб чувствовал, что в семье Брана возник небольшой разлад. Ему было ведомо все, что творилось в Клане. Чаще всего он воспринимал все как посторонний шум, но то, что касалось Эйлы, заставило его насторожиться. Он мог себе представить, сколько злости накопилось у Бруда, раз он, невзирая на все, чему его всю жизнь учили, уставился прямо на чужой семейный очаг. «Бруд относится к ней слишком враждебно, — подумал Креб. — Ради ее же блага придется поучить малышку, как себя вести».
— Эйла! — резко окликнул ее Креб. От звука его голоса она едва не подскочила на месте. — Не гляди на других людей! — добавил он знаками.
— Почему? — удивилась она.
Нельзя глядеть, нельзя таращиться. Людям это не нравится, — пытался ей объяснить Мог-ур, чувствуя, что Бруд с нескрываемым удовольствием краем глаза наблюдает за тем, как девчонка получает взбучку от Мог-ура.
«И все же он к ней слишком мягок. Ничего, придет время, и я ей еще покажу, как следует себя вести женщине».
— Давай поучимся говорить, — знаками предложила Эйла. Она все еще была изумлена и слегка обижена.
Кто-кто, а Мог-ур-то точно знал, почему она за всеми наблюдала, но все же решил сделать внушение. Да и Бруд, увидев, как ее ругают за неприличное поведение, слегка поумерил свой гнев.
— Эйла, прекрати глазеть, — означал строгий взгляд Креба. — Это плохо. Эйла не перебивает, когда говорит мужчина. Это плохо. Эйла не глядит на другие семьи. Это плохо. Плохо. Понимаешь?
Креб был резок. Он хотел, чтобы она это поняла. Мог-ур заметил, что Бруда позвал Бран, и настроение у молодого человека явно улучшилось.
Эйла была подавлена. Еще никогда Креб не был с ней груб. Ей казалось, ему нравится, что она осваивает их язык. Теперь же он велел ей не смотреть на других, а значит, ей не придется больше учиться. Слезы боли и обиды так и хлынули у нее из глаз.
— Иза! — встревоженно позвал ее Креб. — Иди сюда! У Эйлы что-то случилось с глазами.
У людей Клана глаза слезились, только когда в них попадала соринка, а также в случае простуды или глазной болезни. Но чтобы плакать от огорчения — такого Кребу еще не приходилось видеть. Иза быстро подбежала к ним.
— Погляди! У нее слезятся глаза. Может, попала искра? Лучше проверь, — настаивал он.
Иза тоже не на шутку забеспокоилась. Подняв веки Эйлы, она стада пристально рассматривать глазницы девочки.
— Глаз болит? — спросила она. Целительница не обнаружила никаких признаков его поражения. Все было в порядке, но глаза продолжали слезиться.