На себе он ничего не нес, если не считать оружия и висевшего за спиной мехового платка, который был привязан к голове широкой кожаной лентой. На правом бедре у него красовалась черная татуировка в виде расширенной кверху буквы U, знака его тотема Зубра. Не нужно было никаких знаков и украшений, чтобы определить в нем вождя. Отсутствие поклажи говорило о его особом положении в Клане.
Он снял со спины длинную дубинку, сделанную из кости передней ноги лошади, и, поддерживая ее бедром, поставил на землю. Иза знала, что он обдумывает ее слова, и, пытаясь скрыть волнение, молча ожидала его решения. Он спустил с плеча тяжелое деревянное копье с острым, закаленным огнем наконечником и поправил висевшую на шее рядом с амулетом болу. Вслед за этим выдернул мягкий ремешок из оленьей кожи с заостренными концами и выпуклостью посредине. Потирая его в руке, Бран стал размышлять.
Не в его правилах было принимать скорые решения, когда дело касалось всего Клана, и тем более сейчас, когда они остались без крова. Проще всего было отказать Изе, но он не поддался этому искушению. Ведь ей хотелось помочь ребенку, подчас она применяла целительную магию далее к животным, особенно к маленьким. «Если не позволить ей сделать это сейчас, она будет очень огорчена, — рассуждал Бран, — и не важно, кто перед ней — свой или чужой, — она видит перед собой только раненое дитя. Верно, именно это и делает ее хорошей врачевательницей.
С другой стороны, как бы там ни было, она всего лишь женщина. Мало ли что она будет огорчена. Она неглупа и будет держать свои чувства при себе. Только раненого ребенка нам сейчас и не хватает! Беда в том, что об этом узнает тотем, а также духи. Как бы доставленное ей огорчение не разгневало их! Если мы найдем новую пещеру… нет, когда мы найдем новую пещеру, Изе предстоит готовить напиток для пещерного обряда. Вдруг из-за своего расстройства она что-то напутает? Разгневанные духи нам все испортят, а они и так чересчур разъярены. Нет, этого допустить нельзя.
Пусть берет ребенка, лишний груз все равно ее скоро утомит, а девчушка уже еле дышит, вряд ли ее спасет даже магия». Вставив ремешок пращи обратно за пояс и подняв оружие, Бран уклончиво пожал плечами. Решать, как поступить с ребенком, он предоставил Изе. Сам же повернулся и пошел прочь.
Иза достала из корзинки кожаную накидку, завернула в нее девочку и с помощью эластичного ремня привязала к себе. Малышка оказалась на удивление легкой. Когда ее подняли, она застонала, и Иза ободряюще похлопала девочку по спинке, после чего пустилась догонять мужчин.
Увидев, что Иза о чем-то говорит с Браном, остальные женщины остановились поодаль. Когда же целительница подняла что-то с земли и привязала к себе, их любопытство возросло и они, сопровождая гортанные звуки бурной жестикуляцией, принялись строить догадки. За исключением сумки из выдры, одежда женщин походила на ту, что была у Изы. Все они несли утварь Клана, которую удалось спасти после землетрясения.
Две женщины из семи в кожаных незатейливых люльках, привязанных к телу, несли детей. Почувствовав влагу, одна из них вытащила голого ребенка и подержала перед собой, пока тот до конца не опорожнился. В пути они не раз меняли детям пеленки. Для впитывания влаги обычно применяли шерсть дикой козы, собранную с тернистых кустов, где обычно укрывались муфлоны, птичье оперение или пух волокнистых растений. Но в дороге проще и лучше было держать детей голыми и время от времени давать им справлять нужду прямо на землю.
Стоило второй женщине вытащить маленького мальчика из люльки, как тот заверещал, требуя спустить его на землю. Зная, что ребенок скоро устанет, мать позволила ему немного побегать. Девочка чуть постарше его, что шла второй после Изы и несла на себе не меньший груз, чем все остальные, то и дело оборачивалась назад и бросала взгляды на юношу, уже почти мужчину, шедшего в конце колонны. Он старался держаться от женщин на расстоянии, присоединяясь к трем завершавшим процессию охотникам. Как бы ему хотелось нести какую-нибудь дичь, вроде того большого, убитого из пращи зайца, что висел за плечом одного из пожилых мужчин!
Однако не только охотники кормили Клан. Едва ли не больший вклад в пропитание племени вносили женщины, к тому же добытая ими пища была более доступной. Пользуясь случаем, они собирали по дороге все, что попадалось: цветы, бутоны и молодые корешки лилий, недавно пробившийся у водоемов рогоз, который без труда вырывался с корнем.
Если бы не нужно было двигаться дальше, женщины старались бы приметить эти места и летом вернуться сюда, чтобы собрать с рогоза созревшие початки. Смешивая его желтую пыльцу с крахмалистым порошком, полученным из кореньев, они готовили пресные лепешки. Из высушенного початка получали пух, а из стеблей плели корзины.
Молодые побеги и листочки клевера, люцерны, одуванчика, предварительно ободранный от колючек чертополох, ранние ягоды и фрукты — все шло в ход. Ловкие женские руки беспрестанно что-то раскапывали заостренными палками. Порой с их помощью переворачивали стволы упавших деревьев, чтобы выудить оттуда тритончика или толстую аппетитную гусеницу. В речках ловили моллюсков, из земли добывали различные луковицы, клубни, коренья. Собирали сухостой и навоз травоядных животных.
В одежде и корзинках женщин для всего этого находился уголок. Крупные листья, такие как лопух, использовали и для обертывания, и в пищу. Хотя летний сбор считался более урожайным, весной тоже можно было сделать изрядные запасы, главное — знать, где искать.
Когда процессия вновь тронулась в путь, пожилой человек, лет тридцати с лишним, прихрамывая, подошел к Изе. Кроме длинного посоха, на который он опирался при ходьбе, у него не было ни оружия, ни другого груза. Его покалеченная правая нога была короче левой, между тем ему удавалось передвигаться на редкость быстро.
От правой руки у него осталась лишь чахлая культя. Несмотря на увечья правой половины тела, левая у него была нормально развита, и потому он выглядел кривобоким. Из-за непомерно крупной головы он с трудом появился на свет, оставшись калекой на всю жизнь.
Так же как и Бран, он приходился Изе родным братом, но был первенцем и, если бы не увечье, стал бы в Клане вождем. На нем было мужского покроя кожаное одеяние и платок из меха выдры, как у других мужчин, который одновременно служил подстилкой для сна. На поясном ремне у него крепилось несколько сумок, а из-под накидки на спине, вроде тех, что были у женщин, выпирал какой-то крупный предмет.
Левая сторона лица калеки была испещрена шрамами, левого глаза не было, зато правый смотрел на мир остро. Несмотря на хромоту, походка его отличалась грацией, исходящей из уверенности в своем положении в Клане. Это был Мог-ур, величайший шаман, самый могущественный и уважаемый человек во всех Кланах. Он глубоко верил в то, что ущербное тело ему дано, чтобы стать посредником между миром людей и миром духов, а не затем, чтобы возглавить Пещерный Клан. В некотором смысле могущества у него было больше, чем у вождя, и он знал это. Имя, данное ему при рождении, теперь помнили лишь близкие родственники.
— Креб. — Иза встретила его почтительным движением.
— Иза? — Его вопросительный жест предназначался ребенку, которого она несла.
Женщина приоткрыла накидку, и Креб увидел маленькое воспаленное личико. Взглянул на распухшую детскую ножку, гноившуюся рану, после чего перевел взгляд на целительницу, в глазах которой прочел нечто важное. Девочка издала стон, и Креб, смягчившись, кивнул в знак одобрения.
— Ладно, — отрезал он гортанным голосом, после чего сделал жест, который означал: хватит уже смертей.
От Креба не требовалось подчинения общепринятым правилам, которые определяли каждому свое место и положение. Он мог идти с кем угодно, включая самого вождя. Мог-ур был выше и вне строгой иерархии Клана.
Удалившись от львиных следов на достаточное расстояние, Бран остановился, чтобы осмотреть ландшафт. За рекой, насколько хватало глаз, простирались обширные степи; вдалеке холмы уступали место травянистой равнине. Редкие, изуродованные ветром деревья лишь усугубляли размеры бескрайней пустоши.