«Я обращаюсь к вам, потому что события минувшего уикенда демонстрируют широкое распространение настоящего политического безумия в нашей бедной стране, и потому, что я подозреваю, что вы, почти что в одиночку, можете вернуть мой народ к здравому смыслу».
Кеннеди ответил через четыре дня, и его ответ интересен не только тем, что он написал, но и тем, как это было сделано:
«Я должен сказать, без каких-либо оговорок, что я открыто и полностью поддерживаю протесты против того, что превратилось отныне в войну в Индокитае. Я уверен, вы полагаете, будто занимая такую позицию, я объединяюсь с наивными идеалистами и молодежью. Я ни с кем не объединяюсь и не жду, чтобы кто-нибудь присоединился ко мне.
Я просто протестую против войны и ее последствий как человек, у которого есть обязанности, налагаемые должностью, чувство ответственности, возложенное воспоминаниями, и как человек, который не избежал «суровости исторического процесса».
«Политическое безумие» это то, что принесли нам последние две недели. И, однако, я вовсе не собираюсь возлагать вину за это на тех, кто пришел в Вашингтон, но я обвиняю тех, чья политика заставила людей прийти сюда. Как нация мы уже с лихвой видели войну, смерть и ненависть…»
Как это можно прокомментировать? Протест против войны? Безусловно. Немалая гордыня? Не без этого. И удивительное чувство собственной значимости. «Ни с кем не объединяюсь… не жду, чтобы кто-нибудь присоединился ко мне…» Какое уж тут поражение!
Соперник Кеннеди республиканец Джошуа Сполдинг понимал, что его шансы на выборах невелики. Тем не менее он не пытался использовать против Эдварда трагедию на Чаппакуидикке, зная, что избирателям не понравятся нападки на их сенатора. К тому же в США и без Сполдинга было кому нападать на Кеннеди. При чем не только в прессе.
5 августа полиция Хайаннис-Порта явилась в дома Этель Кеннеди и Юнис Кеннеди Шрайвер и арестовала их сыновей — шестнадцатилетнего Роберта Кеннеди-младшего и семнадцатилетнего Роберта Саржента Шрайвера-младшего, предъявив им обвинение в хранении марихуаны. Эдвард в это время находился в Вашингтоне, но узнав о случившемся, бросил все дела и срочно вылетел в Массачусетс. Дело оказалось классическим примером провокации. За пару недель до ареста мальчишки подружились с молодым водителем автобуса. Тот постоянно крутился рядом с ними, несколько раз катал их на своем автобусе и вообще держался как хороший друг, который нисколько не смущается тем, что общается с отпрысками клана Кеннеди. Но однажды этот друг поинтересовался у подростков, нет ли у них самокрутки с марихуаной. Его девчонке очень хочется покурить, а у него как на грех ничего нет. Оба Роберта отвечали, что и у них марихуаны нет, но от приятеля не так то легко было отделаться. Он ныл и ныл, что они плохие друзья, он ведь с ними по хорошему, а они? А затем предложил друзьям десять долларов. Мальчишки так и вытаращили глаза. Целых десять долларов? Не выдержав искушения, кузены отдали водителю припрятанную на двоих самокрутку. Хороший же друг оказался агентом ФБР.
Вообще провокации были признаны законным методом работы ФБР, проблема заключалась в выборе объекта провокации. В борьбе с распространением наркотиков ФБР не арестовывало даже уличных торговцев наркотиками, мотивируя это тем, что подобные люди слишком незначительны и надо искать тех, кто их наркотиками снабжает. И уж конечно ФБР не обращало никакого внимания на подростков, которые совершенно открыто курили и кололись на улицах и в школах, нередко на глазах стражей порядка. И вдруг такая принципиальность. Правда, 1970 год был годом выборов, а ФБР очень часто обслуживало интересы той партии, которая находилась у власти.