Учиха нахмурился, помолчал, а затем выдал:
— Женщина, ты меня раздражаешь.
— Чья это проблема? — пожала плечами Цунаде и вернулась к заметкам, которые просматривала до появления Кацую.
Взгляд Мадары, скользнув по ней, опустился на исписанные убористым почерком листы. В медицине Мадара понимал мало, но выказывал интерес — впрочем, делал это по-особенному, странно, предпочитая стоять за спиной и пытаться вникнуть тому, чтобы просто задать вопрос. Гордость обратиться за разъяснением к Сенджу не позволяла, не иначе.
Порой Цунаде искренне жалела, что согласилась на эту авантюру. Да, ей хотелось исследовать Риннеган, величайшее додзюцу, самой. Некая её часть — та, наверное, что была воспитана дедом Тобирамой — испытывала зависть к Сакуре, у которой носитель Риннегана под боком и в полном доступе. Цунаде знала, что Сакура ведёт свои исследования, хотя и не интенсивные, не желая провоцировать вспыльчивого мужа. Но даже так Сакура уже добилась интересных результатов, узнала многое о глазах Саске — талант ирьёнина и владение медицинскими техниками волшебников вкупе с пытливым умом давали результат. Цунаде не хотела проигрывать своей талантливой ученице. Пока ещё рано.
Напряжённую тишину лаборатории вдруг разрушил звук открывания двери. Орочимару.
— Решил заглянуть, — Змей вошёл с полуулыбкой и хитринкой в глазах. — Как прогресс?
— Плохо, — буркнула Цунаде, в какой-то степени даже радуясь приходу старого товарища. В своё убежище, которое великодушно отдал в полнейшее распоряжение Цунаде и Мадары вместе со всеми «игрушками», он заглядывал изредка, когда не имел заданий от Акацуки. В такие дни обычно случался мозговой штурм — Орочимару хорош в решении сложных задач, более того, получает от копания в них большое удовольствие. Этим Цунаде без зазрения совести пользовалась, про себя тихо радуясь, что Орочимару больше не враг. Как друг он очень полезен.
Орочимару подошёл ближе, под внимательным взглядом Мадары взял в руки верхний из кипы листов, над которыми Цунаде сидела.
— Хм… — протянул Змей, задумчиво наморщив лоб. — «Выживаемость зародышей: четыре клетки — 50%, восемь клеток — 37%, шестнадцать — 23%…»
— До пятидесяти восьми клеток дожило только два за всё это время, — Цунаде откинулась на спинку стула и провела рукой по волосам.
— По крайней мере, мы больше не теряем их на стадии зиготы, — не то пошутил, не то попытался приободрить Орочимару. — Пробовала изменить раствор?
— Разумеется, — Цунаде показала ему другой лист. — Результат почти тот же самый во всех десяти протестированных растворах.
— И гормональный состав…
— Орочимару, ты издеваешься? Ты думаешь, я никогда в своей практике с искусственным оплодотворением не сталкивалась?
Орочимару примирительно поднял руки.
— Не горячись, Цунаде. Я лишь стараюсь понять, в чём проблема.
— Проблема в том, что вы пытаетесь заново изобрести кунай, — подал голос подозрительно долго молчавший Мадара. — Природа уже создала оптимальный процесс и выверила условия.
Цунаде опалила его раздражённым взглядом.
— Я не собираюсь с тобой спать, Учиха. Искусственное оплодотворение должно сработать.
— Твоё дело, — протянул Мадара, и тон его был преувеличенно безразличен. — Но пока дело не сдвинется с мёртвой точки, я не допущу тебя к моим глазам. Ты знаешь цену, Сенджу.
— Знаю, — сквозь стиснутые зубы проговорила Цунаде, в порыве сжав кулаки. С течением времени, проведённого по большей части вдвоём, Мадара раздражал её всё больше и больше, и порой врезать ему хотелось нестерпимо.
С его уходом дышать стало легче, и Цунаде быстро успокоилась, сосредотачиваясь на работе.
— А что насчёт чакры? — спросил Орочимару, всё это время изучавший заметки, делая вид, что не слушает перепалку. Конечно же, делая вид.
— В каком смысле?
— Ты пробовала добавлять её в систему?
— Нет, — признала Цунаде, заинтригованная. — Думаешь, может помочь?
— Уверенности в этом нет, но попытаться стоит, — откликнулся Орочимару, берясь за карандаш. — Проблема в том, что, в отличие от изменений в гормональном фоне, сымитировать перестройку системы чакры намного сложнее. Скорее всего, придётся создавать искусственную систему циркуляции чакры, но даже после этого потребуется время для изучения изменений, происходящих в телах беременных куноичи, и создания искусственной работающей системы… — Орочимару бросил быстрый взгляд на Цунаде. — Мадара прав в том, что мы изобретаем кунай.
— Только ты не начинай, — попросила Цунаде с усталым вздохом. Она была сыта по горло прямыми заявлениями Мадары и намёками Орочимару на то, что менее времене-и энергозатратно было бы согласиться на обычную беременность. Но, в отличие от Учихи, с Орочимару ей ссориться не хотелось.
Когда они вдвоём, всегда вспоминался Джирайя. Третий Саннин — единственный из них, кто отдал жизнь за деревню. Орочимару всегда выкручивался, да и его преданность была переменчива, а сама Цунаде… она — ирьёнин, она обязана выживать. Видеть, как погибают близкие и любимые, и продолжать жить. «Только бы девочки не повторили мою судьбу», — думала Цунаде с тяжёлым сердцем. У Сакуры был шанс жить счастливо, но небольшой — Учихи не приспособлены для нормальной жизни, им подавай риск, войну, опасность. Если войны нет, они создадут её сами: между странами ли, внутри ли деревни, дома ли. За это Цунаде боялась и искренне надеялась, что Сакуре хватит мудрости и понимания, чтобы совладать с характером мужа. Что до Шизуне… она влюблена в Какаши, но это так бесперспективно — Копия слишком изломан, после Анко вряд ли он попытается открыть своё сердце кому-то ещё.
Цунаде снова вздохнула. Похоже, её легендарная невезучесть распространилась и на учениц.
***
Остаток дня прошёл спокойно — Мадара больше не заявлялся в лабораторию. Он вообще имел привычку часто пропадать, и временами его не было на базе по несколько дней, даже недель. В такие периоды одиночества Цунаде дышала полной грудью, наслаждалась тем, что никто не бродит вокруг мрачной тенью и не нарывается на грубость… и немного скучала. Не по Учихе, конечно, — по хоть чьему-нибудь обществу.
Если подумать, она никогда не была одна. После гибели на задании родителей опеку над ней и братом взяли дедушки и бабушки с обеих сторон. Когда их не стало, у неё был Наваки, сенсей и команда, Дан. Люди уходили из её жизни, но всегда приходили новые: Шизуне, Сакура, Наруто, Какаши и многие другие теперь занимали большое место в её сердце.
И вот теперь — одиночество. Тёмная база бывшего нукенина с оборудованием высочайшего уровня. Редко забредающий Орочимару, больше интересующийся исследованиями, чем ею самой. Мрачный и гнетущий Мадара, с которым нормально поговорить удавалось один раз из ста бесед. Ужасное чувство. «Нужно заканчивать здесь поскорей», — подумала Цунаде, раскладывая заметки по папкам; после обсуждения с Орочимару к прежним папкам добавилась новая: «Чакра» — ещё почти пустая, но ненадолго. Изредка, когда грусть накрывала с головой, лезли глупые мысли о том, что во имя ускорения процесса можно и согласиться сделать так, как предлагает Учиха — старым как мир способом. Вот только…
Он ведь друг и ровесник её любимого деда. Откровенно неприятный тип. Учиха.
Как он временами смотрит… так горячо и жаждуще, что сердце замирает. Впрочем, Цунаде знает: глядя на её тело, Мадара видит инкубатор для сильного потомства; заглядывая в глаза, пытается прочесть не мысли — генотип, расшифровать код уникальности Сенджу. Цунаде — последняя Сенджу, и не важно, будь она даже внешне непривлекательна — Учиха всё равно будет желать её. Для своего разлюбимого клана.
Всё же Итачи гениален. Дед поделился с Цунаде отрывками сведений и собственной догадкой, что сделал Итачи со своим непокорным предком — и Цунаде, сопоставив всё, от души рассмеялась, а затем вознесла хвалу ками за то, что они подарили Конохе такого шиноби, как Учиха Итачи. У Цунаде почти не было сомнений, что он пустил в ход додзюцу Шисуи, которое сумел сокрыть и сберечь неким образом — ох уж этот Итачи, всегда у него припрятан козырной туз в рукаве! И, что самое приятное, до сих пор блюдёт интересы Конохи. Такой клад!..