Клаудия перестала дрожать и улыбнулась. Анаид приободрилась и стала с удвоенными силами гладить Клаудию по голове. Постепенно пальцы Анаид словно удлинились и незаметно проникли в затуманенный недугом мозг, ощупывая воспаленные нервы. Кончиками пальцев Анаид успокаивала их, чувствуя, как по освобожденным сосудам радостно заструилась кровь.
Неровное дыхание Клаудии успокоилось, измученное лицо разгладилось, ресницы затрепетали. Она закрыла глаза.
Глядя на спящую Клаудию, на разбросанные по подушке черные курчавые волосы и нежный овал бледного лица, Анаид подумала, что дочь Валерии похожа на изображение византийской Богоматери. Она сочувствовала девушке, запертой матерью в четырех стенах, и жалела, что они с Клаудией не дружат.
Когда Анаид наконец легла, ее начал бить страшный озноб. Стуча зубами, Анаид тряслась как осиновый лист. Холод из тела Клаудии овладел ею самой. Анаид встала, нашла в шкафу свой свитер, натянула его — и ей тут же стало легче.
Измотанная и совершенно обессилевшая, девочка рухнула на постель и закрыла глаза.
Через несколько часов она проснулась. Ей было ужасно жарко, все тело чесалось. Еще бы! Заснуть в разгар лета в шерстяном свитере!
Анаид хотела снять свитер, но внезапно почувствовала резкий неприятный запах, знакомый ей с вечера на пляже, когда она познакомилась со злополучным Марио. Анаид замерла.
В соседней кровати стонала и всхлипывала Клаудия. Наверное, ей снился страшный сон. Анаид решила встать и успокоить ее, но внезапно поняла, что собственное тело ей не повинуется.
Девочка в ужасе пыталась пошевелить хотя бы пальцем, но чем сильнее она старалась, тем больше ее тело наливалось свинцом. Она не могла даже разомкнуть век. Анаид подумала было, что ей тоже снится кошмар, но неприятный запах был таким сильным, а всхлипывания Клаудии — такими громкими, что ни о каком сне не могло идти и речи.
Что происходит?!
Да это же колдовство! Кто-то наложил на нее заклятье!
Собрав в кулак все силы, Анаид попыталась открыть глаза. Она вспомнила, чему ее учила Крисельда, — не поддаваться панике, не распылять силы и сосредоточиться на чем-то одном.
У Анаид были стопудовые веки — весом с телегу, которую не сдвинули бы с места и сорок лошадей.
И все-таки девочка нечеловеческим усилием открыла глаза. В спальне царил полумрак. Приютившиеся на полке куклы и плюшевые зверушки Клаудии отбрасывали на пол причудливые тени.
С огромным трудом повернув голову, Анаид увидела кровать Клаудии, над которой склонилась чья-то страшная тень. Через несколько мгновений Анаид разглядела гибкий силуэт женщины, запустившей в грудь девочки свои длинные, как щупальца, пальцы.
Анаид решила прогнать видение, как страшный сон. При этом она шевельнулась. Неизвестная женщина обернулась и взглянула Анаид прямо в глаза. Девочка тут же заснула, и остаток ночи ее преследовали кошмары.
Анаид обливалась потом. На кухне было ужасно душно. На улице нещадно палило полуденное солнце, а Анаид невыносимо стыдилась того, что сейчас делает.
— Я не ябеда. Я ни за кем не шпионю и не подсматриваю, но я просто обязана сказать тебе, что Клаудия очень бледна, у нее темные круги под глазами и она все время кашляет.
— Я в курсе, — ответила Валерия, переворачивая мясо на сковородке. — Она простудилась. Я сделаю ей целебный отвар.
— У нее болит грудь, и ей снятся кошмары, — настаивала Анаид.
— А суставы? У нее ноют суставы?
— Да.
— Я так и знала! Это грипп.
— Сегодня ночью мне показалось, что я видела в нашей спальне какую-то тень, — переминаясь с ноги на ногу, сказала Анаид.
Валерия наконец отвлеклась от сковородки и повернулась к Анаид:
— Какую еще тень?! Выкладывай все начистоту!
— По-моему, у Клаудии сосет кровь одиора.
— В моем доме?! — с ошеломленным видом воскликнула Валерия.
— Да.
— У моей дочери?!
— Да.
— Это невозможно!
— Возможно, одиора воспользовалась тем, что ты совсем забросила Клаудию.
Обычно очень сдержанная Валерия вспылила:
— Ты забываешься, Анаид! Если я обращаюсь с тобой как с родной, это еще не дает тебе права вмешиваться в наши с Клаудией дела! Ясно? Не забывай, что это из-за тебя мне некогда с ней заниматься!
— Я не хотела тебя обижать, но… — пробормотала расстроенная гневом Валерии Анаид.
— Никаких «но»! Немедленно извинись!
— Извини.
— И выбрось из головы эти глупости. Ни одна одиора не посмеет высасывать кровь из детей прямо в моем доме.
У Анаид пылали щеки. Разговор с Валерией не вышел. Расскажи ей Анаид, что Клаудия все время по ночам куда-то бегает, снимая с себя защиту, Валерия, может, и прислушалась бы… Но больше всего на свете Анаид боялась прослыть ябедой.
Весь день шла подготовка к гаданию, — разожгли костер, сходили за кроликом. Бледная Клаудия не разговаривала с Анаид, делая вид, что не слышит ее вопросов, и старалась держаться подальше, словно не Анаид помогла ей уснуть этой ночью.
Валерия же, наоборот, хлопотала вокруг дочери.
Передав Клаудии острый атам, она сжала в руках жертвенное животное. Не моргнув глазом, та уверенным движением перерезала кролику горло.
Анаид приходилось видеть, как приносят в жертву свиней, кур и кроликов, но она еще не встречала девочки в возрасте Клаудии, так ловко орудовавшей жертвенным ножом. Валерия подставила под струю серебряное блюдо. Кровь разлилась по блюду затейливыми узорами.
Клаудия передала обоюдоострый атам Валерии, которая мгновенно вспорола умирающему кролику брюхо. На блюдо вывалились еще теплые внутренности.
Мать с дочерью склонились над ними и стали пристально рассматривать хитрые переплетения.
Положение печени и кишок жертвенного животного поведало им нечто настолько очевидное, что Валерия и Клаудия только многозначительно переглянулись и молча кивнули друг другу. Анаид, естественно, не разбиралась в кроличьих потрохах, но, поняв, что мать и дочь понимают друг друга без слов, пожалела о разговоре с Валерией на кухне. Клаудия заговорила первая:
— Внутренности жертвы свидетельствуют, что ты сможешь поговорить с Селеной в сиракузских катакомбах.
— А что это за сиракузские катакомбы? — удивленно спросила Анаид.
С этими словами она покосилась на Клаудию, ожидая очередной отповеди за невежество, но бледная дочь Валерии промолчала, словно ничего не слышала. Она явно решила убить Анаид презрением, показывая, что та больше для нее не существует.
За Клаудию ответила Валерия:
— Сиракузские катакомбы — это бывшие штольни, где в древности добывали известняк. Из этого камня построены самые лучшие здания Сиракуз — храм Юпитера, театр и крепость на острове Ортигия.[15] Семь тысяч пленников, захваченных во время войны с Афинами,[16] гнули спины в этих катакомбах, а затем были проданы в рабство.
— И там я смогу поговорить с Селеной?
— Так гласит гадание.
В этот момент в зале появилась Крисельда. В руках у нее был поднос, на котором стоял кувшин и четыре чаши. Хватило нескольких пролитых на пол капель жертвенной крови, чтобы неловкая Крисельда поскользнулась. Кувшин она удержала, но чаши полетели с подноса и разбились.
Валерия и Клаудия застыли на месте. Смущенно извинившись, Крисельда наклонилась и начала подбирать осколки, но Валерия и Клаудия в один голос воскликнули «стой!» — и Крисельда застыла на месте.
У Валерии и Клаудии был насмерть перепуганный вид.
— В чем дело? — спросила Крисельда.
— Ничего не трогай! Сначала мы прочтем заклинания, отводящие зло!
15
Ортигия — лежащий напротив Сиракуз остров, составлявший один из четырех (пяти?) кварталов города. Здесь находились храмы Артемиды и Афины, хлебные амбары, дворец и акрополь. Ортигия была отделена от остального города узким проливом, через который был перекинут мост.
16
В ходе Пелопоннесской войны (431–404 до н. э.) между Афинами и прочими греческими государствами, афинская армия в 415 году отправилась на Сицилию для реализации плана расширения Афинского господства в западном направлении. Первоначально без препятствий добравшаяся до Сицилии, экспедиция афинян затем безнадежно застряла под стенами Сиракуз. В конце концов афинский флот был разбит, а сухопутная афинская армия блокирована на острове без подкреплений и продовольствия. Измученная голодом и потерями, она отступила от Сиракуз вглубь острова и бесславно капитулировала перед сицилийцами.