Анаид всегда интересовало выражение лиц взрослых, столкнувшихся с неожиданной проблемой. С детских лет она старалась вникать в многозначительные взгляды, которыми молча обменивались мать и бабушка. Вот и сейчас тетушка Крисельда и Елена смотрели друг на друга с таким видом, словно хотели сказать: «Вот так задачу задала нам Селена!» При этом Анаид не понимала, о какой задаче идет речь. На данный момент она гораздо больше переживала за свою микстуру для роста.
— И какое же лекарство прикажете мне теперь принимать?! Только Селена знает рецепт, который оставила ей Карен, а Карен сейчас работает в Танзании.
Не успела Анаид выпалить свой упрек, как сообразила, что никто не сообщал ей о том, что Карен в Танзании. Почему же она настолько в этом уверена?! Анаид это просто знала — так же, как знала сейчас, что Селена жива, и знала в три часа ночи год назад, что Деметра мертва.
— Не волнуйся. Крисельда приготовит тебе новое лекарство по ее рецепту. Я где-то его видела!
Хотя было совершенно не ясно, где именно Елена видела столь важный рецепт, ее уверенность приободрила Анаид, которая почти совсем успокоилась, убедившись, что тетушка Крисельда пощадила ее особый шампунь. У Анаид были ужасные волосы. Они нуждались в укрепляющем средстве и витаминном ополаскивании — иначе выпадали клоками.
А ведь у высокой и стройной Селены были потрясающие волосы! Анаид совсем не походила на мать, чувствуя себя рядом с нею маленьким уродцем. Но, несмотря ни на что, она очень ее любила.
Глядя на Селену, красноречивую, обаятельную, открытую, девочка обретала уверенность и в собственных силах, мечтая о том, что когда-нибудь станет такой же.
Вот и теперь Анаид расстраивалась не оттого, что тетушка Крисельда вылила ее микстуру — в конце концов, ей сделают другую, — а из-за исчезновения матери.
Тетушка взяла Анаид за руку и заглянула ей прямо в глаза.
— Расскажи мне все с самого начала. Расскажи, что случилось накануне исчезновения Селены. Все без утайки!
В голосе Крисельды было что-то такое, от чего перед глазами у Анаид немедленно стали всплывать события, о которых она предпочла бы не вспоминать. Девочка заговорила, роясь в тайниках своей памяти, а тетушка внимательно слушала ее, пытаясь постичь истинный смысл описываемого.
— Накануне вечером Селена напоила меня черничным соком, который я очень люблю, и мы сели на крыльце разглядывать звезды. Мы часто так сидим и смотрим на небо. Я как раз искала Кассиопею, когда Селена вдруг предложила мне поехать на летние каникулы на Сицилию — к своей подруге по имени Валерия. Мол, у той дом на море, в Таормине,[2] у подножья Этны, возле самого пляжа, и дочь — моя сверстница. И показала билет на самолет. Я не поверила своим ушам, я просто не могла понять, почему мама ничего не сообщила мне заранее. Поэтому повела себя не так, как она ожидала. Я не запрыгала от радости, не бросилась ей на шею и не помчалась примерять прошлогодний купальник. Я всего лишь спросила, как ей могло прийти в голову, что я захочу провести лето без нее, у чужих людей, в чужой стране.
Тогда мама занервничала, и у нее начал косить глаз. У нее всегда косит глаз, когда она сильно нервничает. Ей явно не хотелось, чтобы я догадалась, что ей нужно меня сплавить. Поэтому она притворилась, будто ничего особенного не произошло, и стала оправдываться. Мол, эта мысль пришла ей в голову случайно, когда Валерия позвонила и похвалила ее комиксы с Зарко. Что, мол, ей понравилась эта идея и она тут же купила билет, чтобы сделать мне сюрприз. Селена сказала, что если я не хочу ехать, она его сдаст. Но лучше мне как следует подумать, потому что дочь Валерии Клаудия очень хорошая девочка, у нее много друзей, а мне уже пора повидать мир и научиться общаться со сверстниками. А я сказала, что никуда не поеду, потому что не испытываю ни малейшего желания. И не потому, что мне неинтересна Сицилия. Совсем напротив. Я бы с огромным удовольствием посмотрела на греческий театр в Таормине, побывала в древних Сиракузах,[3] вступила в неравную схватку с сицилийской мафией в Палермо, взошла бы на Этну и нырнула с нее прямо в Средиземное море. Но я ни за что на свете не соглашусь служить посмешищем для какой-то там Клаудии и ее приятелей. Многочисленные достоинства этой особы меня абсолютно не вдохновляли. Я спросила у Селены — неужели она не понимает, какие у меня отношения со сверстниками, и добавила, что скорее бы поехала на Сицилию, если бы узнала, что бедная Клаудия прокаженная и не выходит из дома из-за прогнившего носа.
Мама наверняка подумала, что я нарочно ее злю, и сказала, что я глупая и ничего не понимаю. А потом произнесла такое, на что я очень обиделась. Она заявила, что я всего боюсь и цепляюсь за ее юбку. И что если ее вдруг не станет или она куда-нибудь уедет, мне придется нанимать няньку.
Вот тут я действительно разозлилась — на примитивную уловку, с помощью которой она надеялась избавиться от меня и побыть наедине с кем-то другим, кто значит для нее гораздо больше, ради кого она покупает дорогие духи, косметику, обтягивающие платья и с кем проводит вечера в городе. Я уже не сомневалась, что у Селены появился любовник, в котором она души не чает и которому стесняется меня показать. Поэтому уперлась и заявила, что ни за что на свете не поеду ни в какую Таормину. А потом нарочно сделала Селене больно — встала и молча ушла.
Мама проводила меня до спальни, упрашивая не дуться и что-нибудь сказать. Она, конечно, еще надеялась уговорить меня, но я не произнесла ни слова, легла в постель, выключила свет и притворилась спящей. С тех пор я ее больше не видела.
На следующее утро меня разбудил луч солнца. Он был таким ярким, что, просыпаясь, я не поняла, что происходит. Мне чудилось, будто я загораю на пляже в Таормине вместе с прокаженной молодой итальянкой, а неподалеку Этна извергает потоки лавы.
Несмотря на солнце, небо было темным и страшным, а земля тряслась от раскатов грома… Эхо землетрясения из моего сна звучало прямо над моей головой — видимо, это были остатки уходящей грозы… Даже вороны испугались и непрерывно кружили перед окном. Они показались мне очень большими, уродливыми и как будто хотели влететь прямо в дом. А одна из них уставилась на меня через стекло большими разумными глазами. Мне почудилось, что я слышу ее голос, который требовал, чтобы я открыла окно, и я едва его не открыла, но потом зажмурилась и решила спать дальше.
Я не пошла в спальню к Селене, чтобы она не решила, что я подлизываюсь и согласна уехать. Я по-прежнему злилась и хотела показать ей свою обиду. Поэтому тихо лежала в своей комнате, а не забралась к ней в кровать, как делала всегда, когда мне было страшно. А мама не позвала меня в сад петь и плясать под дождем до упаду, как обычно, хотя раньше Деметра всегда ругалась и называла нас безмозглыми дурами.
Утром мамы в доме не оказалось, а окно ее спальни было открыто.
Сначала я решила, что она в ванной или на кухне, но это было не так. Все осталось на месте — ее зубная щетка, расческа, тапки, все шпильки и заколки, не было только ее самой.
Я не нашла никаких следов борьбы — крови на полу, волос на подушке. Было такое впечатление, что Селена просто испарилась или вылетела в окно и в любой момент может вернуться, чтобы снова лечь спать. Я не стала ничего трогать и все оставила на своих местах.
Утром я обошла лес, разыскивая убитую молнией маму, но нашла только мертвую волчицу и внезапно поняла, что моя мама жива. Не знаю почему, но я в этом уверена.
ПРОРОЧЕСТВО ОДЫ
2
Таормина — исторический город на восточном побережье Сицилии (Италия), на полпути между Мессиной и Катанией. Греческое поселение под названием Тавромения возникло в 403 г. до н. э. В 210 г. до н. э. город сдался римлянам и постепенно пришел в упадок. К началу XX века город стал самым популярным курортом Сицилии Сегодня Таормина славится широкими пляжами и живописными античными руинами греческого театра и римского одеона.
3
Сиракузы — одна из первых греческих колоний на восточном берегу о-ва Сицилии, основанная, по преданию, коринфянами около 735 до н. э.; впоследствии самый большой и богатый город острова. Руины античного города — памятник Всемирного наследия. Ныне на месте древних Сиракуз стоит итальянский город Сиракуза.