Жизнь Аллена лишится смысла.
Ведь Микк его печкой, его солнцем, его теплом. Он был тем, кого Уолкер любил и стремился защитить. А потому убить Адама следовало своими руками, потому что если это сделает наследник, то дело можно будет замять и выдать за несчастный случай.
Аллен, почувствовав внезапный приступ тошноты, облокотился о стену, тяжело вздохнув, и иронично скривился — ему нужно было лишь немного времени, чтобы присмотреться к отцу поближе, чтобы окончательно смириться с этой дикой мыслью и целью, чтобы успеть придумать себе достойное оправдание.
Месть? Жажда власти? Ненависть? Мимолётное желание, навязанное безумием?
Что из этого всего могло успокоить Аллена? Что из всего этого заставит его избавиться от чувства вины, уже затапливающего с головой?
Вдруг сзади послышались торопливые шаги, и через несколько мгновений юношу окликнула служанка, учтиво и испуганно присев в поклоне:
— Господин Д. Кэмпбелл, Вам звонят.
Аллен бросился к телефону и поскорее взял трубку. Звонить мог, естественно, только Вайзли, а потому…
— Аллен, их здесь нет, — без предисловий сообщил ему Вайзли убитым голосом. — Дверь заперта, у Тики тоже никого («Ого, он успел и к Тики съездить»), и он не отвечает на звонки — телефон отрублен.
Уолкер ощутил, как горлу медленно, но верно подкатывает паника. Если… если Тики и Неа нет ни в одной, ни в другой квартире, то где они… где они могут быть? Кафе Кросса? Больница Кросса?
— У Тики есть нычка с оружием где-то в городе, — словно устав слушать его паническое молчание, произнес в трубку Вайзли. — Там не все, конечно — основное хранилище у него в Германии, — но сюда он с собой тоже много чего привозил. Из-за вас с Неа. Но где… — парень шумно вздохнул, и Аллен заранее понял, что тот ему скажет, — где оно у него — я не знаю. Но они вполне могут быть там — Тики часто пропадает там, а нам с Роад не говорит потому, что у нас, видите ли, носы любопытные. В общем… — он снова вздохнул, — нет у тебя времени, Аллен. Самое позднее — часов в десять утра они будут в особняке. И… судя по тому, как старший («Наверное, они часто так друг друга называют») заливался об Алисе, он даже ухом не поведет в ответ на страшилки об охране особняка и страшно-ужасном Адаме. Жди гостей, в общем…
Это было херово. Совсем херово. Настолько, что мысли у Аллена в голове тут же заметались в ужасе, оборвав свое медленное течение, и понеслись вскачь с неописуемой скоростью.
Ладно-ладно-ладно, хорошо. В таком случае… У Аллена есть ночь. Одна ночь, чтобы все решить и скрыться подальше от любопытных ушей и глаз. И — скандала, который наверняка устроят ему брат и любовник, как только сюда нагрянут.
Если их не убьют еще на подходе.
Твою-то мать.
Юноша прислонился к стене, чувствуя, как сердце ледяной волной падает куда-то в пятки, и судорожно вздохнул, пытаясь успокоиться.
— Спасибо, — наконец выдохнул он совершенно охрипшим голосом и закусил губу до крови, заставляя голову включиться, заработать, выкинуть все лишние мысли. — Спасибо, — бездумно повторил Аллен, прикрыв глаза, и провёл ладонью по лицу, словно снимая с себя усталость и панику.
— Да мне-то за что? — огорчённо протянул Вайзли с ужасно угрюмой интонацией, тоже явно взволнованный, но больше ничего не сказал, и на проводе повисло неловкое молчание, которое никто не решался нарушить в течении нескольких минут, пока парень не вздохнул. — Будь осторожен, хорошо? — как-то неуверенно попросил он и нажал на отбой, оставляя вмиг осушенного этими словами Уолкера наедине с короткими гудками.
У него всего лишь ночь на то, чтобы придумать себе достойное оправдание, убить родного отца и скрыться. Но только от кого? От Тики и Неа, обязательно злых и гневных, желающих прибить его на месте за такой идиотский поступок?
Или же от самого себя и своей вины?
Но тогда… перед кем? Наверное, перед ними всеми — перед всеми своими близкими, которых оставил и обманул. От которых сбежал.
Предал ли он их этим?..
Аллен очень надеялся, что все-таки нет. Потому что… ему страшно и стыдно было признаваться в этом и самому себе, но он очень хотел все вернуться к ним. Не сейчас, но… потом. Однако юноша все же понимал, что потом… он не будет им нужен. Да и вряд ли он нужен им сейчас, после того, как бросил их.
Снова.
Думать об этом своем мерзком поступке было невыносимо, но не думать не получалось. И плюс во всем этом был всего один — мысли о брате и любовнике отвлекали от мыслей об отце. Правда, ненадолго, но все же. Может, так будет легче принять это страшное решение окончательно…
Аллен не знал этого.
Но думать о Тики и Неа сейчас было не легче, чем об Адаме.
Интересно, отец спит или бдит сейчас? Он мог бы пойти и спросить у него совета. Глупо звучит, вообще-то, но Аллен правда не знал, что делать. Он пришел сюда за Адамом ради того, чтобы защитить дорогих ему людей, но в итоге оказалось, что сделать это не так-то просто.
Чего он добьется смертью Адама? Над Неа больше не будет Дамоклом висеть опасность, Тики тоже не надо будет оглядываться через плечо, сам Аллен… он будет жить нормально? Так же, как жил одиннадцать лет до этого? Можно ли было назвать эту жизнь нормальной? А ту, что ждет его после убийства отца?
Он не знал. Он не знал. Он. Не. Знал.
Ему хотелось спрятаться, свернуться в кокон, как когда-то в детстве, и укрыться ото всех бед и неприятностей, потому что Аллен совершенно не представлял, что ему делать. Он понимал, умом понимал, что смерть Адама сделает его новым главой, что освободит Неа, что спасёт их, но не мог смириться с этим.
Наверное, всему виной его идиотская мальчишеская привязанность к отцу. Этот глупый запрет, прописанная истина, вбитая в голову идея, что родителей убивать нельзя, что родителей не выбирают, что родители — это опора и защита.
И ведь Адам был таким. Он был любящим, ласковым, тёплым. Пусть и заставлял Аллена перерезать глотки визжащим курицам, пусть и заставлял наблюдать за смертью других людей, пусть и воспитывал как безжалостного наследника, но Уолкер мальчишкой обожал его. Слепо, доверчиво, искренне. Так, как любят, видимо, только дети.
И неужели эта слепая любовь была с ним все эти одиннадцать лет? Неужели она была настолько сильна, что не позволяла поднять руку на отца? Отомстить ему? Возненавидеть его?
Аллен тяжело вздохнул, обнаружив себя сидящим на полу, и, медленно встав, направился во внутренний сад, где, возможно, найти правильный ответ было бы намного легче и проще.
Он пробродил по дому, периодически возвращаясь в сад и оставаясь там ненадолго на старых качелях, весь остаток ночи и в пятом часу утра вернулся в «японскую комнату», куда служанка, тут же заметив, что юноша там устроился, принесла чай и имбирное печенье.
Тоже испеченное им.
Аллен на автомате принял угощение и принялся жевать, надеясь, что пища даст возможность получше разложить все в голове. Расставить по своим местам. Принять правильное решение. Что будет лучше, для кого и как.
Адам спустился где-то часов в шесть — юноша не следил толком за временем, но все же, когда взглянул на часы, оказалось, что он прав в своих предположениях. К моменту новой встречи с отцом блюдо с печеньем было уже пусто, а чайничек с улуном опорожнен на треть.
— Ты, я вижу, совсем не спал, — добродушно заметил мужчина, присаживаясь напротив, и Уолкер кивнул, предпочитая хранить до поры молчание. Вайзли звонил пару часов назад — телефон Тики включился, доложил он, но линия занята и освобождаться не собирается.
Микк очень основательно толковал с кем-то, и Аллен не знал, что ждать от этого.
Может, они все-таки улетят?..
Хотя кого он обманывает…
Через несколько часов Тики с Неа будут здесь, и их не убьют только в том случае, если Уолкер убьёт отца скорее.
Может быть, просто стоило отстраниться от себя, как он всегда и делал? Закрыться, заледенеть настолько, что невозможно будет уже оттаять, «умереть», стать собственной тенью и покончить со всем этим?