Подъехал автобус.
— Спасибо, что проводили, — отстранённо улыбнулась она, кивнув на прощание, и уже направилась к раскрывшейся двери, как вдруг обернулась и благодарно сверкнула нежными серыми глазами. — И спасибо, что находитесь рядом с ними.
И — исчезла за сидениями автобуса.
Тики понял, что потерялся в пространстве и времени, когда промок насквозь и когда тяжелая чёлка чёрным заслоном упала на глаза. А он продолжал смотреть и смотреть вслед уехавшему транспорту сквозь пелену дождя, сизый туман и рассеивающийся свет фонаря.
Смотрел — и вспоминал благодарную улыбку девушки, которая была настолько прекрасна в своей искренности, что у Микка словно земля из-под ног ушла.
Он запоздало вытащил зонт из кожаного портфеля (имидж джентльмена и все дела) и, раскрыв его, глухо хохотнул себе под нос.
Постель?
Он и правда хотел лишь просто затащить её в постель? На одну ночь? Но разве Тики хоть раз чувствовал хоть что-то отдалённо похожее на то, что преследовало его сейчас, по отношению ко всем тем шлюшкам (которых после Алисы и девушками-то звать не хотелось)? Хотел ли он разговаривать с ними? Хотел ли он любоваться ими вот так: на улице, в одежде, под дождём, на дистанции? Хотел ли он завоевать их внимание так отчаянно?
Хотел ли он их самих, а не эти красивые женственные тела?
Микк вздохнул, ощущая себя в полном раздрае, и решил сразу же направиться к себе домой: машина стояла возле главного входа кафе.
В эту ночь ему снились тонкие бледные запястья в ажурных перчатках и нежный голос, напевающий джазовые композиции.
Комментарий к Op.3
Репертуар:
Johnny Cash — House Of The Rising Sun
Willie Nelson — Whiskey River
Ella Fitzgerald — All of me
========== Op.4 ==========
Неа следил за мечтательно прикрывшим глаза другом с улыбкой и черт… Он был просто рад, что у Тики все хорошо. Потому что тот откинулся на спинку парковой скамейки говорилговорилговорил, как будто даже совершенно и не обращая внимания на то, слушают его или нет.
А говорил Тики снова про Алису. И, в общем, это было даже не удивительно.
Теперь Неа знал, что Алиса любит кантри (в котором он совершенно не смыслил, но от которого Микка вело так же, как от этой его Эллы или от Гершвина), что у нее потрясающе глубокий смех, замечательная улыбка, а глаза «какие-то почти снежные».
У самого Тики глаза сияли. Да и сам он весь сиял как лампочка в новенькой праздничной гирлянде.
И как он сам еще не понял, что влюблен — Неа просто не представлял. Может, не влюблялся никогда просто, поэтому и не знал?
Сам Уолкер как-то в этом плане дел с женщинами особо и не имел, так что… Но влюбленность Микка была даже и дураку видна.
Но, видимо, Тики был чем-то похлеще, раз до сих пор так и не понял своих чувств.
Неа лениво потянулся, с удовольствием пережёвывая митараси данго, которые любезно наготовил с утра Аллен (до того, как снова убежал на свою работу), и вновь вернулся к слушанию возбуждённо вещающего друга.
На самом деле, слушать его было одним удовольствием, потому что Микк умел рассказывать так, что его словам хотелось внимать. Чего не скажешь, например, о Кроссе, который вообще был не слишком разговорчивым даже в полностью убитом состоянии, когда, казалось, язык должен был развязываться от количества выпитого алкоголя, а не наоборот. Но Мариан… ах, это же Мариан — совершенно отдельная тема, не поддающаяся доскональному анализу.
И вечно скрывающаяся скотина.
— И она улыбнулась мне, Неа! — восторженно воскликнул Тики, вновь привлекая к себе внимание. — Так искренне, как ещё никогда. Просто понимаешь, она меня до этого обычно лишь насмешками и одаривала, а тут… мы разговорились, и она, о боже, как же она красиво мне улыбнулась.
Мужчина мягко прищурился и утерся салфеткой — из тех, что брат всегда клал с коробочку с бенто. Иногда они с Тики выбирались куда-нибудь в парк, когда Неа срочно требовалась передышка, и Аллен знал про это. И обычно эта передышка происходила тогда, когда старший Уолкер находил митараси данго в холодильнике.
Это был такой своеобразный жест молчаливой заботы, и от этого на душе у Неа всегда теплело.
— Ты влюбился, Тики, — все-таки однозначно заявил Уолкер и отвесил слегка опешившему от такой реплики другу легкий щелбан, улыбаясь его замешательству.
Микк отвис не сразу.
— Что? — смешок у него вышел нервным, и Неа торжествующе хмыкнул. Значит, друг об этом уже задумывался. — Да ну, не-е-е-е-т! Не идиотничай!
— Да ну, да-а-а-а! — в тон ему отозвался мужчина. — Вот просто скажи мне — как ты ее хочешь, Тики?
Микк завел глаза и заложил руки за голову, щурясь на хмуроватое солнце.
— Я хочу ее всю, — честно признался он. — Всю до последнего взгляда, до последней улыбки. Знаешь… — здесь мужчина посмотрел на Неа открыто и прямо, — у нее такой смех… глубокий, грудной. Она восхитительна.
— Ты влюбился, — снова махнул рукой старший Уолкер, прикрывая коробочку и ставя ее на скамейку рядом с собой.
Тики иронично фыркнул, неуверенно усмехаясь, и покачал головой, явно пытаясь убедить их обоих в обратном.
— Да не мог я влюбиться, Неа! — наконец сердито (смущённо, мать, смущённо) воскликнул он, хмуря брови. — Я? Влюбиться? В эту плоскодонку?
Уолкер закатил глаза. Ну началось. Стадия отрицания, мда.
— Она слушает кантри и поёт эту твою… — мужчина запнулся, пытаясь выговорить фамилию на японском, но плюнул и закончил на английском: — Эллу Фиджеральд.
— Фицджеральд, вообще-то, — отмазки, всё жалкие отмазки и попытки сбежать от правды.
— Да пофиг, — отмахнулся Неа и, серьёзно нахмурившись и пытаясь быть грозным, посмотрел на Тики. — Просто честно ответь мне: как ты её хочешь?
Мужчина несколько секунд глядел, не отводя взгляда, в ответ, а потом растерянно вздохнул, обескураженно улыбнувшись, и пожал плечами, принявшись говорить:
— Чтобы она была рядом? Хочу смотреть на неё, хочу слушать её, хочу разговаривать с ней… я не знаю, Неа! — потерянно всплеснул он ладонями, и Уолкер торжествующе заулыбался. — Что? — недовольно спросил Микк, заметив это.
— Ты влюбился, — как нечто общеизвестное в очередной раз припечатал он. — Других вариантов нет. Перестать отнекиваться, — и, заметив, как Тики хочет что-то сказать в ответ, — и ты ни разу не упомянул, что хочешь её в постель, а это уже о многом говорит.
— Да ну тебя, — насупился тот. — Я так не считаю, ясно?
Неа хлопнул себя по лбу и отвесил ему хороший подзатыльник, а потом — потянул к себе за хвост и легко взъерошил челку.
— Ты никогда не влюблялся, что ли? — вздохнул он с улыбкой. — Ты же каждый ее взгляд ловишь, каждый жест! Только что сказал, что во времени потерялся, когда она тебя по плечу погладила!
— И это, по-твоему, значит, что я влюбился?.. — мужчина потер пальцами виски, и Неа показалось, что он словно бы совершенно растерялся.
Так и сидел — задумчиво-недоверчивый и совершенно ошеломленный, а оттого — здорово смахивающий на испуганного мальчишку, а не взрослого мужчину (который еще как бы является и наемным убийцей, помешанным на оружии).
Неа было удивительно наблюдать за таким Тики — за таким необычным и непривычным, не брутальным или властным, а самым настоящим неуверенным мальчишкой, сконфуженным и растерянным этой неожиданной для него самого влюблённостью.
— И что тогда делать дальше? — непонимающе скривился мужчина, и Уолкер прыснул, за что сразу же получил тычок в рёбра.
— Быть рядом? — предложил он, пожав плечами. — Делать то, что ты хочешь, Тики.
— Но разве… ну… — неприязненно нахмурился Микк, отведя взгляд чуть выше головы друга. — Разве эта твоя влюблённость не подразумевает… длительные отношения? — отстранённо поинтересовался он, с присвистом вдохнув.
Неа всё-таки хрюкнул, уже устав сдерживать рвущийся наружу смех, и качнул головой. Видимо, бабнику-Тики было сложно принять, что его жажда человека называлась влюблённостью, а не похотью.
— Прекрати, — смущенно буркнул себе под нос Микк и отвел глаза. — Я вообще никогда не влюблялся… Я не знаю, что надо делать. Лучше бы помог…