Уже давно ему не было так страшно за них за всех.
За Аллена, который был его братом и которого он любил больше, чем кого-либо. И за Тики, который стал ему почти так же дорог, как любимый брат. Потому что почти заставил забыть о Мане, почти заменил его. Потому что…
Но иногда Неа все еще очень хотелось назвать друга именем погибшего близнеца. И он ненавидел себя за это.
Мужчина метался по дому в панике и истерике, совершенно не зная, как и чем себя успокоить (ведь брат, черт побери, почти всегда возвращается так поздно) и страстно желая, что-нибудь расхреначить об пол, но каждый раз останавливал себя мыслью о том, что легче не станет, а сожаление потом просто сожрет.
Дверь хлопнула, когда на часах было уже начало первого. Слишком раннее утро, чтобы бодрствовать, но, как видно, для тех, кто еще не ложился спать — в самый раз.
Неа устало плюхнулся на диван, шумно выдыхая через нос, и попросил себя не слишком орать на брата (а лучше — вообще не орать), потому что тогда Аллен мог свалить куда-нибудь и не вернуться домой. Он уже неоднократно сбегал за эти десять лет, и вот именно сейчас Уолкер не хотел повторять этот печальный опыт.
Брат шагал удивительно тяжело по сравнению со своей обычной поступью. Можно было даже сказать, что он топал как ебаный медведь, а в гостиную почти ввалился, опираясь на дверной косяк и cползая по стене вниз.
— Приве-е-е-т, Неа…
Мужчина поражённо вскинулся, бросился к нему, краем глаза замечая ссадины и наливающиеся цветом синяки на ужасающе бледном лице, и подхватил под мышки, в непонимающем беспокойстве и разрастающейся панике чувствуя, как пальцы пачкаются в чём-то мокром и прохладном.
Осознание ледяной кувалдой пришибло к полу.
Неа остервенело снял с отнекивающегося брата парку и ошалело уставился на пропитывающуюся кровью футболку. На заляпанные алым перчатки, которые Аллен носил всегда, вне зависимости от времени года. На тяжело вздымающуюся грудную клетку. На приоткрытый рот и синеющие губы.
Гнев вспыхнул внутри подобно всепоглощающему пожару.
Кто посмел? Кто вообще посмел притронуться к нему? Ранить его? Кто, чёрт раздери?!
Аллен тонко застонал, судорожно вдохнув, и прикрыл глаза, закусив губу, чтобы сдержать, видимо, либо крик, либо что-то ещё.
Неа испуганно притронулся к его мертвенно-бледному лицу, метнул взгляд на футболку и принялся дрожащими пальцами раздевать слабо сопротивляющегося брата.
Только не снова. Нет. Нет. Нетнетнет! Только не снова, пожалуйста!
Тёмная кровь текла слабой струёй из пулевого отверстия чуть ниже правого ребра.
Следовало действовать быстро.
Пули вытаскивать Неа не умел.
В больницу звонить было бесполезно — Семья каждые несколько дней проверяла все общественные организации.
Кросс. У Кросса есть клиника, где им могут помочь без лишних слов и бумажек.
Неа погладил с присвистом дышащего Аллена по мокрой голове и лихорадочно зашептал:
— Тише-тише, братец, сейчас всё будет хорошо. Я помогу, обязательно помогу.
И помчался к телефону, проклиная себя за то, что оставил его в своей комнате.
Кросс не отвечал.
Скотина.
Скотина!
Тики. Тики умел доставать пули. Тики должен был помочь.
В гостиную мужчина вернулся почти сразу. Ему нужно было видеть Аллена. Дрожащими пальцами он нашел в недавних вызовах номер друга и, прижав трубку к уху, до крови прикусил губу, с мукой наблюдая за метаморфозами на лице брата. Тот всеми силами, казалось, пытался сдержать крик, но он был подростком. Он был, сука, восемнадцатилетним мальчишкой, и он не заслужил такого.
И никакая мразь не посмеет такого сделать с его братом.
Гудки растягивались в бесконечность, Неа ждал секунд двадцать или немного больше, но эти секунды показались целой вечностью, и мужчина готов был уже швырнуть телефон в стену, потому друг —лучший друг! — нихрена не отвечал, и сукасукасука это было ужасно, потому что Неа совершенно не знал, что делать, но и оставить брата просто так умирать не мог.
Наконец, Тики взял трубку. Заспанный, усталый и совершенно не понимающий, в чем дело, он что-то бурчал себе под нос, но Неа его не слушал. Он боялся, каждую минуту боялся, что скоро будет поздно, что он не успеет сделать хоть что-нибудь, что…
Господигосподигосподи.
— Быстро приезжай, Тики! Пожалуйста! Ты мне очень нужен! Аллен… блять, не умею я пули вытаскивать!
Микк грязно выругался, прежде чем бросить трубку, даже не сбросив при этом вызов, и Неа послышались грохот и шорох ткани.
Минуты растянулись до вечности, а Аллен бледнел и бледнел, дрожал словно осиновый лист, тяжело и прерывисто дышал, будто не в силах сделать глубокий вдох, и Неа чувствовал себя ни на что не способной тряпкой.
Прямо как одиннадцать лет назад.
Когда Мана умер мгновенно, а Аллен обгорел, переломал почти все кости и чуть ли не ослеп.
А Неа ничего не мог сделать. Не мог ни помочь, ни спасти, ни позвать кого-нибудь на помощь.
Он ничего не понимал, ничего не мог понять и даже не желал понимать.
Потому что буквально мгновение назад Мана пытался поговорить с ним и Аллен заливисто смеялся, а спустя секунду машина взорвалась, и его братья…
Неа боялся.
И не нашёл ничего лучше, чем притащиться с истекающим кровью Алленом к Кроссу.
После этого братишка уже никогда не был прежним.
Это Неа повезло. Он почти не пострадал — его сразу же выкинуло в боковое стекло, фактически спасая от огня. У него было лишь несколько переломов, которые в состоянии паники и адреналина не чувствовались, и царапины от битого стекла по всему телу. Но не больше.
Неа несказанно повезло.
В отличие от Маны, сразу же погибшего — сгоревшего заживо.
В отличие от Аллена — получившего уродливые шрамы и неизлечимые для детского разума травмы.
И сейчас всё повторялось: неспособный оказать помощь Неа и истекающий кровью братишка.
Мужчина кинулся к нему, когда юноша прерывисто застонал, закусив губу и скривив лицо в болезненной гримасе (шрам стянул кожу безобразными складками), и успокаивающе провёл по голове, переворачивая его набок и не переставая шептать что-то глупое и идиотское на ухо.
Аллен словно бы даже успокаивался от его слов: тянулся к нему будто в поиске защиты.
Впервые за много лет.
Впервые с тех нескольких месяцев бессонных ночей, когда мальчика лихорадило и бросало по кровати. Когда он боролся за собственную жизнь и шарил по простыням ладонями, трогательно сжимая пальцы Неа.
Тики буквально влетел в квартиру спустя уже минут десять (хотя добираться от его квартиры до Уолкеров было как минимум полчаса), весь запыхавшийся и взволнованный, и без лишних слов оттолкнул Уолкера, раскладывая вновь протестующе задёргавшегося Аллена на полу.
— Тики, аккуратнее… пожалуйста… — Неа чувствовал себя убитым. Совершенно. Аллен дергался у мужчины в руках и смотрел на него абсолютно бешеными глазами, как будто тот был его врагом и собирался его убить.
Но Тики ни одного из них совершенно не слушал. Он без лишних сентиментальностей разодрал на Аллене майку и до белизны закусил губу. Потом, отстранившись, резко стащил с себя пальто, засучил рукава и додрал одежду на юноше окончательно. И — обернулся к Неа.
— Помоги мне на диван его посадить. А потом принеси аптечку. Спирт, перекись, бинты… Тащи все что есть, ясно? И пинцет или щипцы какие-нибудь, — на этом он перевел взгляд на дрожащего на полу Аллена и нахмурил брови: — А ты — не отключайся. Не отключайся, сученыш, понял?
Неа, наверное, скорее нафантазировал, чем действительно увидел, что брат кивнул. Однако находящийся ближе к юноше Тики кивнул в ответ — и обернулся к Неа.
И — хорошенько покрыл его отборным матом.
— Если ты будешь, блять, столбачить тут, ему ни я не помогу, ни больница.
Неа слышал его, но не мог сдвинуться с места. Он просто стоял и смотрел, как парализованный или вроде того. Слыша, видя, ощущая — как будто со стороны. Он рвался вперед — но оставался на месте.