— Конечно, — облегчённо выдохнул мужчина, смотря, как девушка тяжело встала из-за стола и медленно направилась к гримёркам, и сам покинул кафе, чувствуя себя идиотом, но совершено счастливым.
Алиса и правда вышла через минуту, в плотном пальто и лёгком шарфике, и Тики машинально подставил ей локоть, предлагая опереться, однако сразу же ругая себя за этот жест.
Но девушка, смущённо улыбнувшись, всё же вцепилась в его руку, отчего-то ужасно уставшая и бледная, и эта её болезненная слабость всколыхнула в Микке беспокойство.
— С вами всё в порядке? — взволнованно поинтересовался он, на что Алиса лишь мотнула головой.
— Я просто не очень хорошо себя чувствую, простите, — хохотнула она, пожав плечами, и закусила губу, словно не зная, что сказать дальше.
Тики не сдержался и всё же успокаивающе погладил её по ладони, заставив девушку неясно вздрогнуть, после чего усадил в машину.
…и как он вообще оставит Алису здесь? Как он улетит отсюда, чёрт подери?
Он не мог. Немогнемогнемог.
Ему казалось, каждый раз, как он ее покидает, они оба становятся немного слабее, тусклее. И тоска Тики по этой девушке, его влюбленность в нее — нежная, легкая прежде, хоть и не желающая отпускать, она крепла с каждой встречей — прямой или нет, — превращаясь во что-то большее.
Ехали как всегда молча. Алиса смотрела в окно, бледная и уставшая (идиот, только сейчас толком заметил, насколько болезненно она выглядит), и теребила перчатку на кончике большого пальца, словно напряженно о чем-то думая.
Огни города летели мимо них, оставаясь позади, машина едва слышно гудела — как выпущенная на свободу пуля, рассекающая плотный воздух, и Тики гнал-гнал-гнал, насколько позволяли правила, чтобы скорее доставить девушку к академическому общежитию.
Пейзажи за стеклом смазывались…
Когда они подъехали к давно знакомым Тики воротам, и мужчина заглушил авто, Алиса неслышно вздохнула, но так и не двинулась с места, словно все это время собиралась с силами, но так и не смогла собраться, чтобы это сделать.
— Я… — девушка потерла подушечкой пальца висок и прикусила губу в каком-то почти отчаянии. — Спасибо вам… — она вскинула на удивленно приподнявшего брови Тики взгляд — и вдруг потянулась к нему.
Мужчина в каком-то трансе понял, что его только что поцеловали в щёку — даже не поцеловали, а быстро клюнули, мимолётно коснулись губами, и Алиса, смущённо кивнув и залившись румянцем, поспешно выскочила из машины, сразу же скрываясь за воротами.
Микк сидел как заворожённый несколько минут, пока телефон не зазвонил — Неа, обеспокоенный и чуть ли не сходящий с ума от паники за брата, просил приехать как можно скорее, и у мужчины, ужасно разнеженного внезапным проявлением благодарности (симпатии?) девушки, не было даже сил, чтобы бросить какое-нибудь ругательство.
Тяжело выдохнув, Тики завел машину и отъехал от стоянки.
========== Op.9 ==========
Аллен сбежал из больницы еще в воскресенье и с тех пор дома так и не появлялся. Задним числом он понимал, что, наверное, поступает неправильно, но, черт побери, ему казалось, что он не должен маячить перед глазами у и так перенервничавшего за него брата. Неа свалился в обморок, когда Аллена привезли в больницу, и юноша так и не смог последовать совету Тики и поговорить с ним по душам.
Хотя совет был вообще-то дельный, и сам Тики оказался на самом деле хорошим парнем.
Именно поэтому в кафе, где Кросс был «менеджером», Аллен зависал уже третий день. Ел, спал, работал, пару раз заглядывал в общежитие к Роад…
А еще снова приходил Тики. Наблюдал за выступлением Алисы почти неотрывно, пил чай и убито улыбался. Аллен был почти уверен, что помимо этих визитов в кафе мужчина совершенно не отлучался от его брата, и от этого становилось еще паршивее.
Ну, а еще следовало добавить, что он, как и обычно, не стал ждать выздоровления и носился везде и всюду настолько быстро, насколько ему позволяла его нынешняя не слишком высокая скорость.
Алиса аккомпанировала песне на пианино, почти не вставая с пуфа по вечерам, когда кафе было уже близко к закрытию, и под этот аккомпанемент Аллен думалдумалдумал.
Никогда ни под что ему так хорошо не думалось, как под музыку. Иногда ему даже казалось, что инструменты живые и все-все понимают.
Жаль, что на деле это не так.
Потому что инструменты были лишь деревяшками и железками.
Это Мана чувствовал в них душу, разговаривал с ними, относился к ним как к друзьям, а Аллен пытался услышать то же, что и брат слышал в звуках фортепиано, но не мог.
Мысли текли вялым потоком, словно бы совершенно не желая показывать себя внутреннему взору, и юноша отчасти их понимал — ему самому больше всего не свете сейчас хотелось просто исчезнуть, раствориться, пропасть. Не мозолить глаза Неа. Не портить жизнь Тики. Не подвергать их опасности, потому что оба — и брат, и пресловутый Микк — были дороги ему.
Он должен был исчезнуть. Должен был спрятаться, чтобы спасти.
Должен был сдаться, видимо. Потому что Адам, пока жив, не отступится и будет продолжать искать. А потому… Неа с Тики должны были лететь без него, а через некоторое время Аллен сам появится перед стариком, требуя за своё подчинение лишь одно — оставить в покое их двоих.
Так будет правильно.
Так будет…
Уолкер горько хмыкнул и взглянул в потолок. Нужно было хотя бы попрощаться с братом. Увидеть его в последний раз, взглянуть на его чёрные волосы, в его золотые глаза, услышать его голос и — раствориться в тумане.
Именно так и нужно было поступить.
Аллен кивнул, решительно выдохнув через нос, и вышел из кафе, стремительно (как мог, потому что живот до сих пор болел при слишком резких движениях) направился домой.
По пути он как мог пытался оттянуть время встречи — и прощания — с братом. Пошел пешком, а не стал ждать автобуса на остановке, останавливался у витрин магазинов, ничего, однако не покупая, и тащился, тащился, тащился как чертова улитка.
И время — время медленной улиткой тащилось вместе с ним, словно бы застывая, как только сам он останавливался на месте.
Когда Аллен наконец добрался до дома, квартира встретила его тишиной. Юноша проскользнул в гостиную, где горел свет, и остановился растерянно на пороге.
Неа сидел на диване абсолютно недвижно, словно находился в каком-то анабиозе, и смотрел в одну точку, а Тики устроился в кресле напротив него с книгой — такой же неподвижный и бледный, как сам старший Уолкер.
Аллену показалось, время застыло не только вокруг него, но и в этой комнате тоже. Вещи не трогались со своих мест еще с пятницы — все было примерно также, как когда Аллен ввалился в помещение и в лихорадочном полубреде что-то бормотал про огонь и про то, что ему не больно.
И Неа, казалось, тоже не трогался со своего места как минимум последние сутки.
Тики заметил юношу первым. Поднял голову, так толком больше и не двигаясь, и смерил холодным усталым взглядом. И — коротко хмыкнул. А вслед за Микком ожил и Неа, видно заметивший его жест.
Аллен судорожно вздохнул, желая броситься к нему, желая обнять его, желая — в последний раз — впитать его тепло, желая наконец согреться и отпустить брата с чистой совестью.
Однако он лишь сглотнул, хмурясь, и вновь покрылся ледяной коростой. Той самой, которая одиннадцать лет защищает кровоточащее без остановки тело. Которая прячет его уродливую, вечно сжираемую огнём руку. Которая заточает лишние — то есть все — эмоции внутри.
Юноша медленно снял парку, пытаясь выглядеть не таким ущербным инвалидом, каким себя сейчас чувствовал, и с невозмутимым выражением лица прошествовал мимо мужчин на кухню.
Ему нужно успокоительное.
— Где ты был? — звенящим от напряжения голосом спросил Неа, и Аллен прикрыл глаза, почти видя, как собственными руками сжимает бешено стучащее сердце, пытаясь заставить глупый орган успокоиться, пытаясь сдержать поток лишних — всех — эмоций, пытаясь сохранить ледяную стену, на которой с каждым новым годом становилось всё больше трещин.