Поедет?.. Куда поедет?..
Конечно, он никуда не поедет!
Без Аллена он не ступит и за порог этой квартиры.
И плевать на бизнес, на Адама, на Семью… На все.
Аллен закусил губу, в момент теряя всю свою невозмутимость, и сжал губы в тонкую скорбную линию.
— Неа, послушай… Поговори со мной, пожалуйста… Где… где Тики? Он же с тобой был, верно? Почему ты… ты здесь один?
Поговорить?..
Неа снова ощутил, как на него огромной волной накатывает истерика. Он одиннадцать лет хотел поговорить со своим братом, но когда это произошло, Аллен сбежал от него, и если сейчас Неа откроет рот — кто сказал, что не случится того же самого?
Так что… лучше молчать.
Мужчина ломано улыбнулся и моргнул, силясь сдержать подкативший в горлу рыданием комок.
Глаза снова щипало.
Господи, как можно быть такой плаксой? Беспомощный идиот, как он вообще надеялся кого-либо защитить?
— Неа, ты… — голос Аллена как будто чуть дрогнул. Юноша шагнул к нему и остановился буквально в нескольких дюймах. — Ты вообще в порядке?.. Ты ел?.. и… и почему ты один, черт побери?
Комок в горле не позволял говорить.
Мужчина глядел на бледное осунувшееся лицо брата, на его седые волосы, на тату со шрамом и не мог ничего ответить.
Аллен волновался. Прямо сейчас и здесь он волновался открыто.
Не так, как все эти одиннадцать лет.
О боже.
Они жили вместе целых одиннадцать лет. Жили молча и замерзая.
Аллен вдруг судорожно вдохнул, невероятно трепетный в этот момент, невообразимо настоящий, живой, и одним движением заключил удивлённо охнувшего Неа в объятия.
— Прости меня, брат, — прошептал юноша, спрятав лицо у него на плече. — Я столько неприятностей тебе приношу.
Мужчина замер, боясь дышать, потому что до этого за все эти одиннадцать полных холодного молчания и отчуждения лет Аллен его обнимал лишь однажды. Совсем недавно, еще до ссоры. Тогда они ужинали вместе, а потом… На следующий день все было как прежде.
И поэтому Неа боялся сейчас как-либо ответить на это объятие. Вдруг отпугнет, заставит передумать… Вдруг…
Аллен жался к нему как ребенок. Как в детстве — ища понимания и спокойствия. Уставший, болезненный, такой же сломленный всей это нервотрепкой, как и сам Неа…
С простреленным животом.
Мужчина шумно вздохнул и сжал его в объятиях в ответ, чувствуя, что еще немного — и сдержать слез будет все же таки не в силах.
Как же в последнее время он много плакал.
Брат гладил его по спине — успокаивающе, мягко, ласково… Словно призывал расслабиться.
— Прости меня… Прости, пожалуйста, я… Я просто хочу защитить тебя, Неа… у меня ведь… Только ты. Ты и Тики. И больше никого… И я… — он насморочно вздохнул — как будто хотел, но не мог расплакаться. — Почему ты один? Ведь Тики же…
— Нет у меня больше Тики, — глухо выдохнул мужчина ему в плечо, не поднимая глаз и просто боясь увидеть лицо юноши. — У меня больше никого нет… Я всех потерял, Аллен… Всех вас. Вот такой вот я глупец.
Юноша сильнее прижал его к себе, мотая головой из стороны в сторону, словно пытаясь убедить Неа в обратном, словно пытаясь его поддержать, успокоить и подбодрить.
— Неправда, ты просто немного дурак, — хохотнул Аллен, неохотно отстраняясь от мужчины, и заглянул ему в глаза.
Он улыбался.
Чёрт подери, брат улыбался. Самыми уголками губ, мимолётно, совершенно незаметно, но лицо его, обычно мрачное и ледяное, сейчас словно просветлело.
— И ты меня никогда не терял, Неа. Я должен был так поступить. Только так я мог тебя спасти, — проникновенно зашептал Аллен, словно его прорвало, словно он давно хотел сказать ему это, словно он устал молчать.
Устал мёрзнуть.
— Поэтому не вини себя, хорошо? — просяще приподнял юноша брови и вдруг фыркнул со смешком. — Ну вот, теперь всё, что я делал, всё зря. Сам ты теперь меня точно не отпустишь.
— Нетнетнетнет, — тут же замотал головой в ответ Неа, крепче сжимая его в руках и не зная, совершенно не зная, куда себя деть — от счастья и от чувства вины. — Никуда и никогда. Ты же мой брат, Аллен… Я слишком люблю тебя, понимаешь? — он отстранился и все-таки заглянул в загнанные и недоверчивые глаза юноши. — И ты всегда будешь моим братом. Прости меня!.. Простипростипрости… Я такой идиот… Я все эти годы ничего не замечал, думал — пройдет, а ты… Ты все это время считал себя… Но это не так, слышишь? Не так!..
Неа еще долго бормотал что-то, крепко сжимая Аллена в объятиях, и совершенно, абсолютно не знал, как донести, объяснить, что тот ни в чем не виноват, что он не бремя и не обуза…
— Тише, тише, Неа… — в конце концов юноша мягко погладил его по голове и усадил на стул, а сам сел рядом. — Все… не будет хорошо, конечно… — здесь он нервно хохотнул, — но мы… попробуем разобраться, да? Я… я не уйду никуда больше, слышишь? Я больше тебя не оставлю, — мужчина замер, не веря ушам — слишком ласково, слишком мягко, как будто это не Аллен, а кто-то другой.
Но как же… долгожданно.
— А теперь… — юноша едва ощутимо погладил его по руке, — расскажи мне, что ты натворил?..
Он был таким нежным, таким заботливым, слишком непохожим на себя самого, но ужасно напоминающим Ману — и себя в детстве, когда обнимал всех вокруг и участливо улыбался, успокаивая лишь несколькими наивными фразами.
Это всё было так похоже на мираж.
Неа не хотел, чтобы это кончилось.
— Я… я назвал Тики Маной, — прошептал он, крепко зажмурившись, испытывая вину, камнем упавшую ему на плечи.
Ладонь Аллена дернулась, сам юноша резко подался к Неа, неподдельно ошеломленный и какой-то почти испуганный.
— Ч-что?.. Почему-у?..
Мужчина мотнул головой и вдохнул сквозь плотно стиснутые зубы. Признавать свои промахи было страшно даже перед Алленом. Особенно перед Алленом.
Как же он посмотрит Тики в глаза…
— Я… — Неа вперил взгляд в стол. — Наверное, у меня крыша поехала… Когда Тики… вернулся без тебя, я… грандиозную истерику устроил, нес бред. А потом… мне показалось, рядом сидит Мана. И я… заговорил с ним. Звал, просил вернуться, кажется… И он мне отвечал, Аллен! — мужчина вскинул глаза на совершенно ошеломленного и виноватого брата. — Тики мне отвечал!.. А потом… еще и спать меня уложил.
Юноша обеспокоенно нахмурился, удивительно эмоциональный, бесконечно живой в своей мимике, и растерянно выдохнул, заключив ладони Неа в свои — вечно закутанные в перчатки.
— Тебе нужно извиниться, брат, — мягко посоветовал Аллен. — Тики же твой друг, он точно всё поймёт.
Мужчина глухо хохотнул, желая изо всех сил поверить ему, но прекрасно зная, что Микк его не простит.
— Он уехал, — сухо выдохнул Неа, замечая, как ошарашенно вытягивается лицо брата. — Его нет дома, машины нет во дворе, он исчез.
Аллен нервно сглотнул, закусив губу, и, глубоко вздохнув, растянул дрожащие губы в слабой улыбке.
— Тш-ш, — успокаивающе протянул юноша, ободряюще сжав пальцы старшего Уолкера. — Тики же не идиот, никуда он не уехал, просто ты слишком холерик и как всегда пропустил что-то мимо глаз. Тебе нужно успокоиться, слышишь? Поесть и поспать. Я буду рядом и никуда не уйду, обещаю, — доверительно проговорил Аллен, такой непривычный, такой тёплый и живой, ласковый… такой знакомый в этом своём милосердии и в своей заботе.
— Он не идиот, — убито вздохнул Неа, чуть успокаиваясь — совсем немного, — он гордец. И он… не простит он меня. Я же ему практически прямым текстом заявил, что сблизился с ним так из-за Маны. Которого за одиннадцать лет так и не смог отпустить… — он сокрушенно рассмеялся, ругая себя последними словами за то, что говорит об этом Аллену, у которого свои мысли на этот счет. Своя вина.
Улыбка юноши и впрямь увяла. Брат вздохнул и покачал головой.
— А ты видишь в нем Ману? — мягко спросил он. — Только честно? Разве они похожи, Неа?
Старший Уолкер устало хмыкнул и медленно покачал головой. Жесткий, решительный, надежный и заботливый, Тики, может, в чем-то и походил на Ману, но это было все это время лишь миражом.