И как он вообще посмел строить из себя такую милую девушку?
Тики пытался забить мысль, что ему жаль, как можно дальше в голову.
Он быстро принял контрастный душ, даже чувствуя, как слегка взбодрился, и, обмотавшись полотенцем, вышел к брату, который что-то варганил на плите.
Яичницу, которую Вайзли поставил перед ним на стол минут через пять, Тики смел в мгновение ока. За ней последовали тосты с джемом и какая-то вкусная колбаса. Ничего японского — так странно, что мужчина даже как будто успел отвыкнуть.
Ну что за чушь.
— Слушай, Вайзли… — вздохнул Микк через полчаса. — Мне… надо бы к другу поехать, он же небось места себе не находит, так что…
— Ничего, — удивительно жестко прервал его младший. — Тебе бы о себе позаботиться по-нормальному хоть немного, — заметил он строго и вызывающе скрестил на груди руки. — Бледный как смерть, честное слово. Как будто тебя сейчас приступ хватит. Сначала ешь, а потом таблетки выпьешь.
Тики сокрушенно усмехнулся и уронил голову на руки. И — все-таки не выдержал, спустя несколько секунд буквально содрогаясь от беззвучного хохота.
Вайзли обречённо вздохнул, присаживаясь рядом с ним на стул, и ободряюще похлопал по плечу.
— Давай ты поешь, а потом мы поедем к твоему другу, хорошо? — мягко спросил он, успокаивающе улыбаясь.
Знал бы брат, что девушка, в которую влюбился Тики, оказался грёбанным мелким Уолкером, он был так не говорил.
Но раскрывать этого не хотелось.
— Хорошо, — отсмеявшись, выдохнул Микк, поджав губы, и закивал.
Вайзли обрадованно улыбнулся ему, возвращаясь на своё место, и, пододвинув мужчине чашку с чаем, принялся за свой кофе.
Однако к Неа они так и не поехали. Потому что младший, увидев наведенный Тики за эти дни в квартире свинарник, заставил мужчину его убрать, а потом… господи, потом он усадил Микка в его же собственную машину на пассажирское сидение и повез куда-то.
«Развеяться».
Без сомнения, Вайзли заботился в первую очередь исключительно о душевном состоянии Тики. И уже только потом — о проблемах его друзей, которых даже не знал. И в общем, Тики так бы и сам сделал, но Неа… черт…
Зарядника для отключенного телефона в машине, естественно, не оказалось, и это только сильнее взволновало мужчину. Однако от Вайзли в приступе заботы отвязаться было не так-то просто, и Тики… о, ему оставалось только обреченно застонать, когда они завернули на парковку перед до боли знакомым мужчине кафе.
— Ну только не сюда, Вайзли, ну зачем, идиот… — забормотал он, чувствуя себя настолько паршиво, что даже не был способен на какую-нибудь колкость в адрес брата. Микк не хотел видеть Алису, Аллена, этого грёбанного паршивца, которому было в радость наблюдать за потугами влюблённого мужчины. Он не хотел даже думать о ней, о нём, об этом эгоисте, замечающем только себя, действующем на нервы всем и разрушающем всё, к чему прикоснётся.
— Вам нужно поговорить, Тики, — невозмутимо произнёс Вайзли. — Не верю, что какая-то глупая ссора заставила тебя отступиться от такой потрясающей девушки.
Микк хотел в голос расхохотаться, но лишь ухмыльнулся со смешком, думая, что если брат узнает настоящую причину такого его состояния, то либо поржёт, либо расплачется от несправедливости.
Вайзли, сучёныш, заказал столик прямо у сцены — как и обычно, чтобы быть ближе всех и смотреть дольше всех. И раньше Тики с нетерпением ждал каждого музыкального вечера в этом кафе, но сейчас… Сейчас он даже не знал, как на это отреагирует.
Потому что на сцене будет Алиса, его Алиса, и это… господи, его просто захлестнет, наверное, сразу же. И Тики будет плевать на то, что Алиса — выдумка, потому что все это слишком вымотало его, просто убило, и он… хотел, чтобы его кто-то понял.
Когда на сцене появилась обманчиво хрупкая, закутанная в темно-синее платье фигурка, младший возбужденно захлопал и заулыбался, а Тики… уткнулся к свою чашку с чаем и приказал себе не поднимать глаз.
— Она смотрит на тебя, — тихо заметил Вайзли, толкая его в бок. — Ну Тики! Ну ты смотри какая она несчастная, а!
Микк не хотел смотреть. И одновременно желал этого.
Он боялся поднимать взгляд на сцену, боялся увидеть свою рассыпавшуюся пеплом мечту, боялся возненавидеть уже не просто Аллена, а саму Алису.
Потому что где-то глубоко внутри всё ещё теплилась надежда, что они — два отдельных человека, совершенно глупая надежда, просто не имеющая права на существование, но мужчина отчаянно хотел верить в это.
— Приветствую всех вас, уважаемые гости, — мягко начала Алиса (как же не хотелось называть её Алленом) с улыбкой в голосе, — и без лишних прелюдий, желаю насладиться сегодняшним вечером.
Когда свет начал медленно гаснуть, Тики всё же не сдержался и поднял взгляд, натыкаясь на пронзительно глядящие прямо на него серые глаза.
И как он этого раньше не замечал?.. Ведь глаза у Алисы и Аллена были совершенно одинаковые. А может, он заметил это только сейчас лишь потому, что до этого вытащил из брюха у Уолкера пулю, а потом провел у его постели несколько часов после того, как Неа отправили спать?
Перчатки тоже были теперь объяснимы. Рука Аллена была одним сплошным увечьем, и это увечье хотелось изучить. Без лишних подтекстов — это просто притягивало взгляд. Тики было интересно.
Тики не хотелось об этом думать. Он знал, что если сейчас начнет сопоставлять Аллена из реальности и Алису из своих фантазий, то способен вытворить какую угодно глупость. Начиная тем, чтобы залезть на сцену и пару раз хорошенько вломить сучонку, глядящему как побитая собака, и заканчивая возможностью очередной влюбленности.
Хотя предполагать последнее было, конечно, глупо. Ну не мог же Тики в самом деле влюбиться в Аллена. Это было бы слишком жестоко даже для мести за всех брошенных им прежде баб.
И угловатая нескладная фигура была теперь прекрасно объяснима.
Он же был парнем, чёрт раздери.
Слишком женственным парнем, которому стоило лишь надеть платье, и всё — не отличишь от девушки.
Неа, по иронии, был совершенно прав, когда в шутку отзывался таким образом о брате.
Но свет погас, освещая лишь сцену и стоящих на ней музыкантов, и Алиса, прикрыв глаза и ласково улыбнувшись, сразу же преображаясь, становясь совершенно другой, запела.
Тонкие запястья порхали в воздухе, плавно вырисовывая незамысловатые фигуры пальцами, и Тики наблюдал за ними, уже просто не в силах оторвать взгляд.
Он сравнивал.
Аллен тоже отличался плавностью рук — когда готовил, его кисти действовали так мягко, так грациозно, что мужчина, как-то наблюдавший за этим, мимоходом подумал, что юноше хорошо было бы быть пианистом.
Алиса сегодня исполняла джазовые аранжировки популярных западных песен и лукаво улыбалась, хитро поигрывая плечами, укутанными в тонкую воздушную вуаль, когда пела про то, что наступила новая эра с химикатами и тому подобным.
Аллен всегда был невозмутимым эгоистичным засранцем, но Алиса была удивительно эмоциональна на сцене, делясь своими чувствами со всем залом, буквально пронзая ими насквозь, заставляя прочувствовать всё.
И Тики удивлялся — как в настолько холодном сученыше могли вообще вырабатываться такие искренние эмоции?
Или, может, Аллен таким был только когда пел? Тики не знал и боялся задумывать об этом, потому что если его мысли окажутся правдой — Алиса не солгала о своих чувствах ни единым словом, и это… Черт, это было хуже всего, потому что Алисы не существовало, а говорил Тики с Алленом.
И Микку… сложно было представить свое взаимодействие с редиской — совершенно любого рода — после того, что между ними произошло. После того, что мужчина чувствовал к человеку, который с самого начала водил его за нос.
Потому что к Неа Тики вернется и будет с ним. Оберегать, опекать, заботиться. Другу это было действительно нужно, а Тики… Ну, он как-нибудь уж потерпит. Потому что Неа… он засел у него слишком уж глубоко подкоркой, и так просто выковырнуть его теперь не выйдет.