Конечно, это просто была жажда общения. Когда ты молчишь многие годы, не имея возможности говорить с кем-то о том, что тебе нравится, к чему испытываешь тягу — это естественно.
Напрягало Аллена только одно. Тики был влюблен в Алису, а юноша ею и был. И тогда… если думать рационально, то тогда влюблен Тики был в него.
И Уолкера это смущало.
Потому что это… ну… было странно. И стыдно.
Микк явно думал, что юноша с ним играл, забавлялся, издевался над ним, но ведь Аллен тоже был искренен. Правда, он был уверен, что мужчина отстанет от него спустя неделю-вторую, потому что знакомство у них было странное, завязанное лишь на том, что Тики хотел затащить Алису в постель, грёбаный бабник, а потому и юноша вёл себя максимально вежливо и равнодушно.
А потом ему вдруг стало известно, что Микк влюбился.
По сути, в него.
Но, если уж на чистоту, то в девушку со сцены, которая просто не давала ему.
И Уолкер чувствовал себя обманщиком. Ужасным обманщиком, который вообще-то был искренним, но всё равно лгал.
Аллен тяжело вздохнул — он разбил сердце Тики, прекрасно просто. Тот вряд ли проникнется симпатией к такому идиотскому замкнутому парню, который вечно в своих мыслях и переодевается в женские шмотки.
Первое время Уолкер стыдился этого: ему было неприятно надевать платья, а краситься так вообще — тихий ужас. И как женщины наводят марафет на лице каждый день? Но спустя несколько недель юноша привык — и Алиса превратилась во что-то… необходимое, чтобы вдохнуть полной грудью.
Аллен даже ловил себя на том, что ему вообще-то нравится притворяться вежливой и беззащитной девушкой. А потом выбивать каблуками дурь из некоторых идиотов.
Наверное, он был единственной певицей, которая одновременно работает и вышибалой.
Вдруг взглядом он поймал чёрную макушку, и внутри у него всё затрепетало.
Пришёл.
О боже, Тики всё же пришёл.
Мужчина вошел в зал, когда Аллен заканчивал петь первую песню за этот вечер. Осмотрелся, словно даже не думал, что его столик — юноша уже привык, что это всегда столик Тики — будет свободен, и только потом с удивлением заметил свое пустое место.
Как будто его ждали.
Аллен подозревал, что это расстарался кто-то из персонала, а может — брат Тики, Вайзли (Роад много про него рассказывала). И… на самом деле, Уолкер действительно ждал Тики.
Наверное, поэтому и смотрел на него совершенно неотрывно, когда тот занял пустое место и поднял на него глаза.
Правда, юноша тут же отвёл взгляд, чувствуя себя совершенно неудобно и смущённо от своего же поведения, и полностью погрузился в пение, полностью отдался своим эмоциям, отпуская их в свободное плавание.
Мана в детстве любил петь. У брата был мягкий красивый голос, и Аллен заслушивался, когда тот начинал исполнять романсы или колыбельные. Это было прекрасным воспоминанием: лёгкие звуки пианино, раскрытая форточка, гуляющий по комнате ветерок и Мана, поющий о чём-нибудь невероятно воздушном, о любви или дружбе.
Уолкер чувствовал себя на сцене настоящим. Его словно прорывало, его разрывало, ему хотелось поделиться всей своей кипящей кашей эмоций с остальными. Хотелось поддержать, хотелось рассказать, хотелось успокоить… он словно сам становился песней — настолько всё пропускал через себя.
И это было великолепно. Аллен чувствовал себя живым, а не той ледяной глыбой, какую обычно из себя строил.
Алиса была его спасением — он мог быть самим собой.
В этот раз Тики смотрел отстраненно и… как-то задумчиво. Как в тот раз, когда был здесь со своим братом (Вайзли как будто едва ли не притащил его тогда сюда, потому что Тики… он почти не смотрел, а значит, даже как будто не слушал, и это почему-то особенно убивало).
Он сравнивал Алису и Аллена? приходил к каким-то своим выводам?
Но ведь Алису и Аллена — их не сравнить! Аллен… он и рядом с Алисой не стоял, он пуст внутри, а если и полон — то только скорби. Он — внешняя неприглядная оболочка. Алиса же — Алиса есть то, что идет изнутри. Сама суть Аллена, пожалуй.
Потому что… Аллен чувствовал себя весело и спокойно, когда улыбался ее улыбкой. Может, потому что знал: эта улыбка — она его собственная.
Тики смотрел и смотрел, практически неотрывно, и Аллен купался в этом взгляде — и прятался от него, погружаясь в музыку. И это был замечательный вечер. Один из тех вечеров, когда непременно надеешься на то, что все будет в порядке.
Потому что Неа, как только Аллен возвращался с работы, тут же летел его обнимать и смеялся так много, как, казалось, никогда раньше. И потому что… Тики пришел на его концерт.
И даже если он так и не заговорит с ним (потому что они совсем не говорили — ни об Алисе, ни вообще о чем-либо — по крайней мере последние пару дней), Аллен будет просто рад, что мужчина приходит.
Ему вообще казалось, что сейчас он просто полон радости.
И это… подозрительно.
Уолкер хотел иногда вернуться на две недели назад, до пули в животе, до собственного бреда про огонь, до услышанного разговора Тики с Адамом, до собственного осознания и понимания, что Неа не отпустит его уже никогда и ни под каким предлогом. Он хотел вернуться, потому что-то время было полно чёрствой уверенности, что всё будет хорошо — ведь Адам не доберётся до них. Ведь Адам не убьёт брата. Ведь сам Аллен делает всё, чтобы его ненавидели и чтобы к нему никто не привязывался.
Хотел — и в следующую же секунду замечал, как внутри всё протестующе трепещет.
Потому что чёрствая уверенность была сама по себе средоточием боли и постоянного контроля.
Юноша врал сам себе — он уже не хотел вернуться туда, в то время, на две недели назад. Он хотел остаться здесь и переживать, бояться, потому что опасность буквально висела на хвосте.
Но Аллен чувствовал вместе со страхом и огромное облегчение. Ведь Неа обнимал его, Неа хохотал, Неа был, казалось, счастлив, а юноше большего и не требовалось.
Когда Уолкер допел последнюю песню, зал взорвался оглушительными аплодисментами, принося неописуемое счастье, и он, искренне всем улыбнувшись, соскочил со сцены и, с секунду думая над этим, направился к Тики.
Мужчина вскинул бровь, завидев его, и слегка напрягся.
Все-таки им определенно стоило поговорить. В конце концов, ведь Тики пришел!.. Возможно, это значило, что у Аллена есть надежда… подружиться с ним? Не ради Неа или чего-то такого, но просто… потому что это был Тики, оказавшийся романтиком, мечтателем и знатоком кантри.
Который красиво говорил, мягко сиял глазами и целовал ему руки.
Вот черт.
Аллен сел напротив мужчины за столик и прикусил губу, совершенно не зная, что вообще сказать. Он же хотел с ним… поговорить?..
Потому что поговорить с Тики будучи Алисой Уолкер мог хотя бы попытаться — в последний раз мужчина язвил и грубил, но не… не игнорировал его. А Аллена Микк не замечал просто в упор — только пользовался стандартным набором здравствуйте-спасибо-до-свидания, если Неа маячил неподалеку.
— Ммм… Кхм… Привет?.. — Аллен сам не заметил, как в волнении ломает пальцы. Опомнился только когда ощутил, как бархат трется о бархат, чуть нагреваясь и обнимая кожу жаром.
— Шел бы ты дальше себе в гримерку, — отстраненно отозвался Тики, отводя взгляд.
Да, не очень хорошее начало.
Аллен скривил губы, чувствуя неудобную неприязнь к мужчине, и сердито нахмурился, сразу же теряя всё желание разговаривать вежливо и участливо. Чёрт подери, почему это он должен ощущать себя лгуном лишь из-за того, что какой-то бабник влюбился в Алису?
Юноша ощутил, как лёд вновь покрывает его лицо.
Лёд всегда был его защитой.
— Я всего лишь хочу поговорить, — спокойно смотря Микку в глаза, признался Аллен и, оперевшись локтями о столешницу, уложил подбородок на ладони.
— Кто мешает тебе говорить, когда я прихожу к Неа? — будто сдаваясь, вздохнул мужчина, все также не поднимая на юношу взгляда и потирая подушечками пальцев лоб.