— Ты должен привыкнуть к ней, — коротко пояснил он Уолкеру.
Вообще-то… наверное, пора было и честь знать. Он и так пробыл в квартире у братьев почти сутки. Однако…
— Как можно привыкнуть к тому, что ты горишь? — грубовато отрубил в ответ Аллен, сердито поджимая губы. Тики пожал плечами.
Как видно, сбегать было нельзя.
Потому что ему ужасно хотелось… хотелось… хотелось расшевелить эту неповоротливую на деле ледяную глыбу.
— Нельзя, — согласился мужчина, кивнув, и с удовольствием пронаблюдал, как Уолкер удивлённо приподнял одну бровь, явно заинтересованный, но не желающий этого показывать. — А потому ты и не должен привыкать к тому, что ты вообще можешь гореть, — продолжил он, с какой-то необъяснимой жаждой смотря, как задумчиво хмурится Аллен, как он закусывает губу, как понимание мягко вспыхивает в серых глазах. — Поэтому, может быть, тебе снимать перчатку на некоторое время каждый день, м? — предложил Тики нарочито легкомысленно, но Малыш вздрогнул, метнув на него сразу же заледеневший взгляд, и мотнул головой.
— Нет.
Вот и весь ответ. Прекрасно, Тики, рука — это запретная тема. И плевать на то, что тебе хочется её ужасно увидеть.
Мужчина тяжело вздохнул, взяв в руки чашку со свежесваренным кофе (и когда редиска всё вообще успевает? и когда он запомнит, что Тики не пьет кофе?), и взглянул на Аллена, холодного, невозмутимого и попивающего чай.
Юноша вдруг вымученно выдохнул, скривив губы, и признался:
— Я уже пробовал. Не получилось.
Он взглянул на свою руку, согнув пальцы несколько раз в кулак, и пожал плечами.
— Я уверен, что как только удалю шрамы, то всё пройдёт, — закончил Аллен, не смотря на Тики, словно стеснялся говорить об этом.
— Осталось только Неа о своих намерениях предупредить, — проницательно заметил Микк с легкой усмешкой, замечая, что юноша тут же недовольно скривился.
— Брат знает, — бросил он недовольно, — и проблема в этом. Он не разрешает мне делать пластику до моего совершеннолетия. Боится, это может что-то испортить в организме.
Микк покачал головой, дивясь глупости друга. Нет, старший Уолкер заботился о младшем (Тики тоже заботился о Вайзли и Роад, а Шерил — заботился о нем и о его заботах), и его можно было понять, но все же, ни упирайся он как баран, у Малыша могло бы и не начаться таким проблем с психикой.
— Вот идиот, — вслух все же вздохнул мужчина. — По голове ему настучать, что ли… И он еще ноет, почему ты так себя ведешь. И я еще удивляюсь…
— Почему ты… — Аллен закусил губу и склонил голову набок, глядя на мужчину исподлобья. — Почему так реагируешь на наши с братом отношения? — в конце концов выпалил он, явно пользуясь случаем, чтобы перескочить с очень скользкой темы на хотя бы немного менее скользкую. — Мы же… ну…
— Да-да, мы по сути никто друг другу, — с каким-то облегчением даже позволяя ему это, спокойно пожал плечами Тики (и слава богу, потому что если бы был еще и моим родственником, это было бы слишком). — Просто в моей родной стране семья — это очень важно, поэтому… я пытаюсь вернуть между вами все на свои места.
— В твоей родной стране? — тут же подобрался Малыш.
— Да… — осторожно отозвался Микк, вскидывая брови. — В Италии.
Метаморфозы в лице Аллена удивили мужчину настолько, что он даже непонимающе нахмурился, подавляя в себе идиотский порыв вжаться в спинку стула.
Юноша весь подобрался, восторженно засветился, воодушевлённо заулыбался, буквально преображаясь из мрачного болезненного подростка в красивого яркого юношу, и восхищённо выдохнул:
— Ты итальянец?
Тики кивнул уже как-то машинально, совершенно не понимая, отчего редиска стал таким симпатичным в одно мгновение.
— И на итальянском говорить умеешь? — ещё более восторженно поинтересовался Аллен, наваливаясь грудью на стол и сверкая лучистыми глазами. Микк вновь кивнул. — Тогда, тогда, тогда ты же понимаешь, о чём здесь поётся, да? — радостно затараторил он, копаясь в телефоне и включая песню. И Тики потрясённо замер, улавливая знакомые гитарные мотивы. — Это Симона Молинари, я её очень люблю, но итальянский здесь никто не преподаёт, а самостоятельно у меня не получается, — возбуждённо пробормотал Уолкер, а мужчина ошеломлённо смотрел на него, на румянец на щеках, на искры во взгляде, на блаженную улыбку и не мог поверить, что в мире вообще бывают такие совпадения.
— Я знаю, кто это, Малыш… — слабым голосом выдавил он в конце концов. — И на итальянском, естественно, говорю. По-моему, каждый коренной итальянец знает родной язык.
— Тогда-а… ты же можешь меня научить? — с тем же сияющем видом вопросил юноша, складывая руки умоляющем жесте и не переставая улыбаться. И — в то же время недоуменно хмуриться. — А-а-а… В-в чем дело?..
— Да вот думаю… — Тики заставил себя оторвать от этого мелкого смазливого сукина сына взгляд и усмехнулся, — бывают ли в мире такие совпадения.
Брови юноши взметнулись вверх, придавая улыбающемуся лицу чрезвычайно забавное выражение.
— В смы-ы-ысле? — протянул младший Уолкер недоуменно. — Ты о том, что я…
— Я том, что ты мою любимую песню у этой певицы включил только что, — легкомысленно признался Тики, отставляя чашку со своим кофе и подпирая ладонями подбородок. Аллен мелодично засмеялся в ответ, отмерев, и замотал головой.
— Врешь! — ошеломленно воскликнул он, становясь таким живым, ярким и невозможно настоящим, как и всегда, когда речь заходила о музыке, что у Тики дыхание на секунду замерло.
Вот она, его Алиса. Один в один. Эти же жесты, это же сияние в глазах, эта же страсть с голосе.
— Чистая правда, — качнул головой мужчина. — Это же «Egocentrica», — заметил он и напел припев, который знал наизусть. Голос у него был ниже, чем у Аллена, но слухом он все же мог похвастаться, а потому с удовольствием заметил, как юноша ошеломленно приоткрыл рот. — Я еще ее «Non so dirti di no» обожаю.
— А как это переводится? — тут же ухватился за сказанное тот. — Че-е-е-рт, ну почему я раньше не знал, что ты итальянец! — сокрушенно выдохнул он, падая обратно на свой стул и растерянно взъерошивая себе волосы.
Тики захотелось помочь ему в этом процессе, но он только закусил губу, по-прежнему неотрывно наблюдая за собеседником и снова беря свой кофе, чтобы занять чем-то руки.
— Название первой так и переводится, — усмехнулся мужчина, — «Эгоцентричная». А название второй — «Я не могу сказать „нет“».
Аллен восхищённо приоткрыл рот, смотря на него с таким неописуемым восторгом, словно перед ним сидел не Тики, а кто-то ужасно популярный и знаменитый, и это заставило Микка чувствовать себя каким-то ну очень влиятельным и незаменимым.
Юноша закусил губу, смущённо опуская взгляд в телефон и снова что-то выискивая в нём с сосредоточенным видом, отчего мужчине ужасно захотелось поцеловать его — прижать к себе, чёрт подери, и целоватьцеловатьцеловать не переставая, чтобы мальчишка плавился в его руках.
— А вот это?.. — пробормотал Аллен, включая ещё одну композицию, и Тики, приятно удивлённый, узнал ещё одну из своих любимых песен этой певицы.
— «La verità», — протянул мужчина, с наслаждением наблюдая, как Уолкер следит за ним не сводя восторженных глаз. — «Правда».
— У тебя… такой выговор… — восхищенно выдохнул юноша, снова подаваясь вперед и вслушиваясь. О, Тики знал про свой выговор. Он был родом из Тосканы, и его покойный отец почти всегда говорил с ним на диалекте, из-за чего обычно звонкий и четкий, родной язык в устах Тики приобретал придыхание и некую плавность.
— Я говорю с примесью диалекта, — улыбнулся в ответ мужчина. — И… в общем, не расстраивайся, что не знал. Мало кто знает, я и Неа не говорил, — честно признался он.
Аллен распахнул глаза удивленно и даже выронил телефон, отчего тот легонько шлепнулся на столешницу. Неужто думал, что его брат знает о Микке все?
— Неа… не знает? — выпалил он, на секунду хмурясь — и тут же расплываясь в улыбке, как будто его чрезвычайно обрадовал тот факт, что он знает о мужчине что-то, неизвестное старшему Уолкеру.