Если сначала ему казалось, что Аллен был неблагодарным придурком, который плевал на всех окружающих, то теперь мужчина всё больше понимал, что и сам Неа во многом виноват со своей странной политикой запретов.
Но братья на то и братья, чтобы быть такими похожими в некоторых чертах. У Уолкеров, видимо, это был идиотизм. Ведь им стоило лишь разок хорошо поговорить, выяснить всё, но они просто боялись этого.
Тики вздохнул, взглянув на часы, и как раз в этот момент Аллен, поспешно доевший свою шестую тарелку лапши (и как в него вообще столько помещается?), встал из-за стола и, попрощавшись со всеми, выскочил их кухни, а потом и из квартиры.
Мужчина отставил в сторону свою тарелку, как только в комнате воцарилась тишина. Неа смотрел на него как бирюк — недоверчивый, подозрительный и какой-то почти обиженный тем, что Аллен отнесся к нему более тепло.
— Ну что, — вздохнул Микк, — поговорим?
Старший Уолкер поджал губы и набычился, становясь непривычно колким и неприятным. С таким, с ним даже в одном помещении находиться желания никакого не было, и будь Тики чуть более гордым — он просто развернулся и ушел бы, оставив дурака самого разбираться с заваренной кашей, наплевав на то, что этот самый дурак — его друг.
— Нотации мне читать будешь?
— И буду, — мужчина дернул плечами и склонил голову к груди. — Скажи, Неа… Ты говорил, музыкой ему запрещаешь заниматься, верно? Из-за чего ты это делаешь? Ты боишься, он пальцы о клавиши поранит? Или что в нотных листах утонет?
— Я уже говорил, по какой причине, — напряженно отозвался тот, сердито вздергивая нос. — Не заставляй меня повторять!
— А ты повтори все-таки, — не сдавался Микк. — И подумай, ты о ком заботишься — о себе или о нем.
Неа буквально взбешённо вскинулся, сжав кулаки и шумно задышав, но Тики этим было не напугать — он чётко поставил себе цель заставить Уолкера разобраться во всей этой ситуации и вникнуть в неё самому, чтобы понимать, как общаться с редиской, который был намного мягче в плане скрывания своих тайн, но таким же упрямым и твердолобым.
— Я забочусь о нём, — по слогам, внося столько напряжённой злости в каждый звук, чуть ли не прошипел Неа и сразу же обессиленно выдохнул, взмахнув руками. — Ну зачем ты это вообще спрашиваешь, Тики? Тебе-то что за дело, а, чёрт раздери?
— О, правда? — ядовито ухмыльнулся Микк, подаваясь вперед, к сидящему напротив другу, и подпирая кулаком щеку. — Ну, а теперь давай, расскажи мне, чем музыка может ему навредить? Можешь мне вмазать, конечно, но тогда ты многого не узнаешь и не поймешь, — заметил он, как только друг снова вскинулся, сверля его мрачным взглядом. — У меня никто так к своей семье не относятся, я в других устоях вырос. Расскажи мне, Неа, это только у вас, англичан, так принято — ущемлять своих близких в том, чем они хотят заниматься больше всего?
— Он не хочет заниматься музыкой! — Неа со все своей немалой силой саданул по столу и вскочил на ноги. — И не должен! И не будет! И не лезь в это! — взбешенно выпалил он — и тут же замолк, как только понял, что именно сказал и кому.
Наверное, вспомнил, что именно Тики приехал вынимать из его брата пулю, когда Кросс не отозвался, и что именно Тики унимал его истерику, когда Малыш сбежал сначала из больницы, а потом и из дома.
Хотя… кто знает, что ж. Чужая душа — потемки.
— Ну, а ты мне все-таки скажи, — не унимался Тики. — Нет, ты можешь не говорить, конечно, — задумчиво пожал плечами он, глядя на друга откровенно снизу вверх и специально подчеркивая то, как тот над ним возвышается. — Но не скажешь ты этого потому, что себе признаться боишься. Мне-то твоя причина известна.
Неа озлобленно втянул носом воздух, становясь совершенно рассвирепевшим, и напрягся всем телом, словно кошка перед прыжком, но Микк сидел так же невозмутимо, как и до этого, не позволяя запугать себя такими идиотскими попытками.
— Да с чего ты вообще это взял? — взбеленился Уолкер, и вены на его шее от гнева вздулись.
Как же всё-таки они с Алленом любовно охраняли свои тайны.
Тики холодно усмехнулся, чувствуя, что ему ужасно хочется дать мужчине по голове, чтобы хоть немного успокоился, и нарочито спокойно принялся говорить:
— Аллен мне сам рассказал. Про Ману, — Неа потрясённо уставился на него, словно не верил, что редиска мог рассказать что-то такое. — Видел бы ты, как он страдает оттого, что Мана умер. Считает, что именно он убил его.
Мужчина специально не стал рассказывать про то, что Малыш также поделился и тем, что является наследником. Что ненавидит себя за то, что Адам охотится на них.
Аллен вообще оказался тем ещё забитым подростком.
И это очень удивляло Микка.
Потому что Алиса словно фонтанировала жизнью и энергией. Заряжала своими эмоциями, была такой чувственной и чуть ли не горячей — она была словно огнём.
Аллен им был.
Но стоило ему просто снять платье, свой рыжий парик и явить миру седые волосы с тату, как он превращался в глыбу айсберга.
Неа уставился на него теперь ошеломлённо. Задрожавшие губы сложились в какую-то кривую ломаную линию, брови непонимающе нахмурились, и он тяжело вздохнул, опустив голову на ладони.
— Адам тоже любит музыку. Я… боюсь, что Аллен станет таким же, как и он. Аллен… — мужчина вскинул на ошарашенного Тики потерянный взгляд. — Аллен уже становится похожим на него. С каждым годом всё больше и больше.
— А тебе не приходило в голову, что это ты его таким делаешь? — устало потерев рукой лоб, поинтересовался Тики и тут же заметил, как помертвел друг при его словах. — Аллен на самом деле очень забитый подросток, тащащий на себе огромный груз вины — он считает, что единственный, кто виноват в случившемся с вами. И единственное, чего он хочет — это чтобы его оставили в покое и позволили заниматься тем, чем ему нравится. Ему нравится музыка, — здесь мужчина развел руками, всем своим видом показывая, что не видит в этом ничего страшного — потому как и впрямь не видел.
— Я не делал его таким!.. — вскинулся старший Уолкер, закусывая губу. Бледный, огорошенный, он явно совершенно не представлял, что делать с этим обличением, а потому отнекивался как мог. — Я вообще!..
— Ты вообще нихрена не делал, — жестко оборвал его Микк. — Только запрещал, — заметил он. — Потому что увлечения твоего младшего брата напоминали тебе о твоих жизненных трагедиях. Потому что мертвых отпускать не умеешь, — мужчина досадливо поморщился. — Вы оба этого не умеете. Но Аллен держит Ману у сердца, так он отдает дань памяти о нем и выражает свою любовь к нему. А ты — ты всячески закрываешься от этого, и он, оставаясь с тобой, решая быть рядом, не знает, о чем вам говорить и как.
Уолкер глядел на него так, словно ему только что выбили из лёгких весь кислород, — раскрывал и закрывал рот подобно брошенной на берег рыбе, не способный что-либо сказать. Он выглядел, чёрт подери, жалко, совершенно разбито, потерянно, будто никогда раньше и не задумывался, что его младший брат может испытывать что-то в этом роде. Что Аллен вообще может что-то негативное испытывать.
Тики сглотнул, облизнув пересохшие губы, и неожиданно сам для себя продолжил:
— Заговори с ним о музыке — и он навстречу тебе раскроется, — Малыш буквально от счастья светился, когда разговаривал об этом. — Ты, когда вошёл, видел, как редиска улыбался? — спросил с придыханием мужчина и, когда Неа растерянно кивнул в ответ, обескураженно выдохнул: — Я и не знал, что он умеет так открыто улыбаться.
Уолкер взглянул на него с виной и пониманием в глазах и длинно вздохнул, роняя голову на руки.