— Я тоже. Он так только в детстве улыбался, Тики, — прошептал мужчина, коротко усмехнувшись.
— В детстве, в котором рядом с вами был Мана, любящий музыку всем сердцем, — с невеселой улыбкой уточнил Микк, и старший Уолкер заторможенно кивнул.
— Верно… — тихо, как-то придушенно произнес он. — А я… я о таком даже и не подумал…
— Ну еще бы, — смягчился Тики, легко покачивая головой. — Ты тот еще тюфяк, как я посмотрю, — фыркнул он, в ответ на что Неа совершенно стушевался и горько вздохнул.
— Я… я подумаю над этим, — выдавил он наконец спустя пару минут молчания. — Очень серьезно… Ну, а сейчас, — здесь Уолкер потер руками лицо — как будто снимал с него липкие тенета, — по-моему, надо выпить. На трезвую голову я чувствую себя слишком жалким.
— Правильно чувствуешь, — расхохотался Тики в ответ. — Но тут ты прав — выпить и правда надо.
Комментарий к Op.12
Репертуар:
Perry Como — Magic Moments
Simona Molinari — Egocentrica
Simona Molinari — Non so dirti di no
Simona Molinari — La verità
Scorpions — Wind of Change
Scorpions — Lorelei
Bon Jovi — Bed Of Roses
Ozzy Osbourne & Lita Ford — Close my eyes forever
Europe — Dreamer
Halestorm — Familiar Taste Of Poison
Guns ‘N’ Roses — This I love
Iron Maiden — Wasting Love
========== Op.13 ==========
Аллен чувствовал себя слишком странно. Ему казалось, словно его накачали воздухом, отчего он мог взлететь как шарик в самую высь и остаться парить там до самого конца времён. Внутри него всё почему-то трепетало, и в груди будто целое поле цветов выросло, и он не мог перестать улыбаться, как идиот, и… и… и…
Ещё много разных «и», которыми было просто невозможно описать, насколько Аллен был сейчас рад и благостен.
Линали в школе сразу же заприметила эту перемену в обычно мрачном друге, а Лави даже предположил, что Уолкер обзавёлся девушкой, на что юноша, закатив глаза, ничего не ответил.
Вчерашний день не смогла испортить даже мозговыносящая разборка с очередными придурками, которым захотелось оспорить главенство Аллена над хулиганами в районе.
Ведь вчера он почти всё время обсуждал музыку. С Тики, чёрт подери, но это было так прекрасно, что жаловаться — грех, на самом деле. Мужчина словно дарил какое-то чувство защищённости и заинтересованности, отчего Уолкер в какой-то момент просто забыл прикрываться своей ледяной маской, полностью отдаваясь разговору.
И это было прекрасно.
Потому что Аллен давно ни с кем так не разговаривал. Даже будучи Алисой, он стремился ни с кем особо не контактировать, потому что опасался раскрытия, да и просто не горел желанием общаться с кем-либо за исключением нескольких человек. С которыми, однако, о музыке не поговоришь.
А сейчас внутри у него всё буквально пело и чуть ли не танцевало, отчего хотелось рассмеяться в голос — в нём было слишком много эмоций. А Аллен не привык, что в груди вообще может быть столько всего приятного в один момент. Он не знал, что с этим делать. Не знал — и поэтому они вылетали из него, парили по залу, мягко укутывали людей, и юноша чувствовал, что ещё немного и просто расплачется, не понимая, как вообще справляться с таким потоком радостных чувств.
Виновник его порхающего настроения сидел на своем месте за столиком у сцены и чуть улыбался, потягивая что-то из чашки — то ли чай, то ли кофе (на самом деле Аллен заметил, что больше Микк любит именно чай, а потому решил больше кофе его не поить). Мужчина был ужасно ленивый, ужасно довольный и ужасно… притягательный.
Стоило признаться хотя бы самому себе, что Аллена просто манило к нему, примагничивало как будто. Он весь сегодняшний день провел в каком-то странно лихорадочном предвкушении, гадая, понравился ли Тики его исполнение на этот раз или он разфыркается как фыркал, когда говорил о любимой музыке Неа.
А еще, может, дело было в том, что юноша не знал, как Микк отнесется к нему-Алисе. С Алисой он всегда был галантен и спокоен — кроме последнего раза, разумеется. Но последний раз… он был аж в пятницу, отчего младшему Уолкеру казалось — очень-очень давно. И теперь… ох, теперь Аллен даже не знал, как хочет, чтобы Тики себя вел. Он не видел смысла в цветах после всего произошедшего, как и в целовании рук или вроде того, тем более, что, когда они поедут домой, юноша смоет с себя всю штукатурку и… будет уже не Алисой, в общем.
Не девушкой, в которую Микк был влюблен, а парнем, который ему солгал.
И это напрягало в некотором смысле, если быть до конца честным.
Потому что Аллену сложно было поверить, что кто-то мог настолько сильно влюбиться, по сути, в него самого. В то, как он мыслит. В то, что он прячет глубоко внутри, чтобы не подвергать опасности дорогих людей.
А теперь Тики пусть и относился к нему намного лучше, чем раньше, но юноша совершенно не представлял, как Микк поведет себя, когда вновь увидит Алису.
Аллен был несуразным и уродливым мальчишкой.
А Алиса была живой и прекрасной в своей искренности.
Она была сосредоточием того, что Уолкер слишком сильно устал прятать.
Джонни начал аккуратно перебирать пальцами клавиши, рождая чистые переливы, наполненные грустной ностальгией и печалью, и Аллен глубоко вздохнул, прикрыв глаза.
Последняя на сегодня песня.
Последняя, но самая эмоциональная и любимая.
Он пел, и эта песня бежала, летела, окутывала его. Ему казалось, это ветер его окутывает. Ветер, которого в помещении кафе, естественно, не было.
Мелодия то ускорялась, то замедлялась, то приглушалась, то становилась громче, но при этом все равно оставалась такой нежной, что в ней хотелось купаться, хотелось кружиться.
Раскрываться.
Аллен пел — и обнажал себя, свои мысли, уже выраженные чужими словами, но нашедшие в нем несомненный отклик — мощный, прекрасный, яркий.
Внутри него была пустота все эти одиннадцать лет — и смотрел Аллен в пустоту. Это было будущее, не имеющее никаких перспектив, кроме постоянных догонялок с Адамом. Иногда юноша даже думал, что стоило бы сдаться ему на милость, спрятать брата за семью печатями и стать главой семьи. Поскорее избавиться от этого безумного, какого-то совершенно маниакального преследования.
Может, он стал бы хоть немного, хоть на йоту свободнее?..
Тики смотрел на него не отрывая глаз. Сияющий, глубокий, ошеломленный. Аллен пообещал себе еще долго помнить этот изломанный в своей ошарашенности изгиб бровей и приоткрытый рот.
Под веками защипало.
Потому что юноша пел про свои стигмы. Про свои клейма, про пути, которые потерял, про то, что ничего не видел, что глаза его насильно закрыты и что непрекращающийся дождь, окружающий его, казалось, вечность, слишком тёпел.
Аллен пел про себя — и чувствовал, как внутри всё бухнет, как грудную клетку словно что-то разрывает, как его, слабого и совершенно немощного, размывает мелодией, музыкой, словами. Своими эмоциями.
Он задыхался. Захлёбывался. Тонул.
Он хотел хоть с кем-то поделиться тем, как ему на самом деле плохо. Как ему горестно. Как ему тяжело. Он мечтал рассказать об этом однажды хоть кому-нибудь. Тому, кто мог бы поддержать, обнять, успокоить. Он мечтал однажды снять перчатку и не быть пожираемым огнём. Он мечтал посмотреть однажды в зеркало и не увидеть в нём мрачного ледяного урода с седыми волосами.
Он мечтал.
Потому что мечтать Аллен мог только на сцене. В платье, в парике, под тонной штукатурки и с искренней улыбкой, когда его никто не узнает, когда никто не поймёт, когда никому из знакомых не грозит опасность.
Потому что никому не известная Алиса с красивым голосом совершено не похожа на Аллена, за которым ведётся охота длиной в одиннадцать лет.
Когда песня закончилась, Уолкер не сразу понял, что по его щеке течёт слеза.
Он растерянно улыбнулся, вслушиваясь в повисшую в зале тишину, и поклонился, обескураженно поблагодарив всех за проведённый в его компании вечер. И аудитория буквально взорвалась аплодисментами, отчего Аллен счастливо рассмеялся, ловя летящие к нему цветы (нужно будет их все засушить), и спрыгнул со сцены, уже на автомате направившись к будто приросшему к своему месту Тики, смотрящему на него как-то слишком странно.