И это так напомнило ему Ману, так разозлило его, показалось таким раздражающим, что Неа не удержался от недовольного закатывания глаз и цоканья языком, на что Аллен отреагировал сразу же — вздрогнул, словно его поймали на чём-то преступном, и, растерянно ссутулившись, обернулся к нему, напоминая побитую собаку. И — моментально покрылся ледяной невозмутимостью, холодно поприветствовав.
Неа ощутил себя таким мерзавцем, таким негодяем и недостойным идиотом, что захотелось тут же броситься к его ногам и просить прощения. Потому что слова Тики про музыку и улыбку не желали выходить из головы.
Потому что Уолкер помнил её — эту счастливую улыбку брата, который забрался Микку под руку и с восторгом глядел в телефон, словно там были драгоценности и золотые слитки, а не какие-то обыкновенные песни.
А сейчас Аллен не выходил из своей комнаты, а Неа боялся зайти к нему, потому что не знал, что сказать и как извиниться. Просто подойти и начать говорить? Или дождаться ужина и уже там всё обсудить? А вдруг брат настолько зол, что даже видеть его не захочет? Ведь после обеденного приёма пищи он в тот же момент заперся у себя, отстранено ответив на какие-то простые вопросы мужчины.
Неа был в полнейшем раздрае.
Неужели он и правда сам сделал из отзывчивого мальчика такого ледяного подростка? И… забитого, чёрт подери. Уолкер даже и не замечал раньше, насколько его братишка… запуганный.
И это все сделал он?.. Неужели это он виноват во всем, что между ними происходило?..
…Аллен выглядел таким одухотворенным и счастливым, когда говорил о музыке.
Как видно, стоило все же посмотреть правде в глаза. И — поблагодарить Тики за то, что тот дал ему хорошего пинка, потому что сам Неа еще долго не решался бы признаться себе в том, что виновен не в смерти Маны и не в самом факте аварии, а в том, что лишь усугубил состояние Аллена после всего произошедшего.
Ведь и правда — любое упоминание о занятиях музыкой он всегда встречал цоканьем и ворчанием, отдавать Аллена в музыкальную школу отказался наотрез, хотя это было вообще единственным, о чем тот его откровенно просил за все эти одиннадцать лет, и даже пристрастился к музыке, совершенно непохожей на ту, что любил Мана. И — что любил Адам.
Кто же из них двоих тогда боялся больше и больше был подвержен посттравматическому синдрому? Аллен, который всячески старался не нервировать его и от этого в итоге превратился в запуганного мальчишку, или все же сам Неа, мнящий себя взрослым и ответственным, но на деле никак это по отношению к брату не доказавший?
Мужчина прикусил губу, вспомнив, как засиял Аллен (и как тут же словно бы чего-то смутился), когда Тики предложил подвезти его до кафе, и понуро уронил голову на руки.
Он совершенно не знал, что же ему предпринять. Как же в одночасье оказалось, что буквально за несколько дней Микк — хоть и друг Неа, но все же не родной, прежде совершенно посторонний Аллену человек — разобрался в брате старшего Уолкера лучше, чем тот смог в нем разобраться за одиннадцать лет?
Это некоторым образом уязвляло и, чего греха таить, заставляло несказанно ревновать.
Потому что на Тики братишка смотрел с каким-то потаённым восторгом, с каким в детстве глазел на Ману с Неа, с какой-то благоговейной радостью, тайком, пока сам мужчина его не видел. Он словно хотел разговаривать с ним больше, видеться чаще, находиться рядом дольше. И осознание этого буквально убивало, потому что Микк смог сделать то, что оказалось не под силу самому старшему Уолкеру.
Тики подружился с ним.
Неа обречённо простонал в ладони, крепко зажмурившись, и подавил очередной порыв ревности, уверяя себя, что выражение лица друга во время короткого разговора с Алленом было совершенно отличным от того, с каким видом он рассказывал об Алисе.
Мужчина тяжело вздохнул, всё-таки решаясь проведать брата, но так и не придумав достойной отговорки, и встал с дивана, выключая телевизор и направляясь к комнате юноши.
Дверь была заперта, и он постучал. За стеной послышалась возня, как будто кто-то резко подорвался со своего места и быстро зашуршал бумажками, и только где-то через минуту Аллен ему открыл.
— Э-э-э… Неа?.. Что ты хотел? — братишка возник на пороге и так и застыл на месте, не пропуская Уолкера в комнату. Удивленно вскинутые брови, неприступный вид и несколько недоуменный взгляд.
Мужчина сжал руки в кулаки, призывая себя не трусить и подумать, наконец, действительно о состоянии брата, и натянуто улыбнулся.
— Слушай, Аллен… — он запнулся и выдохнул. — Прости, я… могу войти? Я хотел бы с тобой кое о чем серьезно поговорить.
Аллен молча отступил в сторону, скрещивая руки на груди и чуть склоняя голову к плечу.
— И о чем ты хочешь поговорить? — тон у него был опасливый и подозрительный, а вид… Вид — совершенно колючий, и за это Неа еще раз себя мысленно проклял, решив, что это не будет лишним.
Потому что им и правда необходимо было поговорить.
Обо всём.
И о Мане — в первую очередь.
Подумать только, они никогда и не говорили о нём, словно эта тема была под запретом, хотя запретной её никто и не делал.
Чёрт подери, был бы Мана жив, точно бы по глупой макушке настучал.
Неа, чувствуя себя каким-то ужасно пришибленным, потёр ладонью шею, продолжая глядеть на подозрительно нахохлившегося Аллена, и обречённо выдохнул, решив, что утаивать что-то сейчас было бы кощунством.
— О музыке, — брат побледнел на глазах и напряжённо сжал челюсти, медленно сглотнув, — о Мане… обо всём, полагаю, — прошептал мужчина, неловко улыбнувшись дрожащими губами, потому что совершенно не понимал, как сейчас себя вести.
Потому что понял, что сам сломал младшего братишку, заковав его в эти ледяные оковы.
Аллен мучительно болезненно нахмурился и опустил голову.
— И… с чего же ты вдруг решил поговорить об этом? — голос у него явственно охрип — как будто от страха или волнения, — и Неа ощутил себя просто дикой дрянью.
В какой раз за сегодняшний день, интересно знать?
— Я… я не должен был запрещать тебе заниматься музыкой!.. — выпалил он сходу, совершенно не представляя, как сказать об этом мягче и потому вываливая все сразу. — Прости меня!.. Я все это время вел себя ужасно эгоистично, но у меня никогда не доставало сил этого признать, и я… я даже не думал, что музыка будет для тебя чем-то настолько важным, но ты… — здесь мужчина замотал головой и спрятал лицо в ладонях. — Ты такой счастливый, когда говоришь о чем-то таком… Как в детстве… И я… не имел права запрещать тебе… — он вскинул глаза на брата, надеясь, что тот… хотя бы попытается простить его за все эти годы бесконечного скрытого третирования. И что у них наконец все будет нормально. Как и в обычных семьях.
Но… Аллен плакал.
Неа ошеломлённо вздохнул, чувствуя, как сердце замерло на мгновение и, стремительно бухнув куда-то в пятки, принялось заполошно биться уже там. Юноша закусил дрожащую нижнюю губу, словно всеми силами пытался заставить себя успокоиться, и сжал кулаки так сильно, что костяшки правой руки побелели. Он смотрел в пол, шмыгал носом и судорожно дышал, явно стараясь выровнять дыхание, но лишь сильнее сбивался с ритма, неровными порциями вдыхая воздух.
Мужчина бросился к нему, но Аллен отшатнулся почти что в испуге, глядя на него как-то слишком затравленно, непонимающе, и глубоко, с присвистом вздохнул, жмуря глаза и с какой-то отчаянной иронией усмехаясь. Он облокотился ягодицами о столешницу, поспешно вынимая линзы и вслепую нашаривая рукой возле книг очки (и когда только успел новые заказать?), после чего взглянул на Неа уже со знакомой холодностью в глазах. Мужчина встревоженно замотал головой и всё же кинулся к нему, крепко сжимая в объятиях и ловя удивлённый ох.