Господи, ну зачем он вообще придумал Алису?.. До чего же обидно.
***
Тики всеми силами пытался не показывать своего нервозного состояния Неа, когда вёз его в кафе, хотя, казалось, у него дрожало всё, что только могло дрожать.
Мужчина отчего-то волновался слишком сильно для того, кто уже сто раз всё обдумал и был полностью уверен в принятом решении, но постоянно напоминал себе, что братьям просто жизненно необходимо поговорить про это: про музыку, про Ману, про саму Алису и так далее.
И он надеялся, что делает сейчас правильно. Что буквально сталкивать этих двоих вот сейчас было правильно.
Неа его волнения не замечал, а если и замечал, то виду не подавал — рассматривал вечерние пейзажи в окно, слушал радио и иногда комментировал что-то увиденное на улице.
Тики заметил, что между Уолкерами что-то произошло (что-то важное, потому что они стали общаться намного свободнее, чем те же несколько дней назад), но ни Аллен, ни сам Неа ничего про это не говорили. Лишь редиска вчера спросил что-то довольное странное, связанное с изменением в поведении брата, но всё равно ничего не разъяснил, отчего Микк решил, что друг всё-таки нашёл в себе силы что-то изменить в своём отношении к музыке и к увлечениям Малыша.
Но вряд ли Аллен сам расскажет про Алису.
И вот тут-то Тики точно сможет подтолкнуть их к полному сближению, чтобы не было больше между ними таких серьёзных секретов и тайн, которые вредили обоим.
Да, он осознавал, что после этого будет отброшен назад. Аллен и Неа слишком заняты будут своими семейными отношениями, чтобы обращать внимание на него, да и… Они оба определенно не преисполнятся к нему теплых чувств, хотя между собой и помирятся.
Потому что Тики раскроет тайну Аллена.
Потому что Неа узнает, что Тики влюблен в его брата.
В общем-то… друг будет относиться к нему с подозрением и наверняка изначально попытается ему вмазать. А Малыш… о, ну он тоже может попытаться ему вмазать, но скорее всего, он просто покроется этой своей ледяной коркой и больше не пустит его в свое личное пространство.
Глупый мальчишка.
Который почему-то явно решил, что Тики считает его девчонкой.
Наверное, Тики был слишком сильно в него влюблен.
Они подъехали к стоянке около кафе, и Микк выскочил из машины первым, чувствуя себя просто не в силах спокойно сидеть там — и вообще оставаться на месте. Он знал, что в зале его просто пригвоздит к стулу голосом Малыша, как это и происходило обычно, но… не сейчас.
И он… знал, каким для Аллена стрессом будет все происходящее сегодня.
Мужчина искренне надеялся, что оба Уолкера поймут, какова его цель, ну, а дальше… дальше — уже неважно. Они ему стали почти такой же семьей, как родные братья и Роад, и поэтому о себе он особенно не тревожился. Если так будет нужно — он просто устроит их побег и уедет сам. В конце концов, недвижимость у него не только в Германии, Италии и Канаде.
Тики утвердительно кивнул своим размышлениям, уверяя себя, что отпустит их без сильных сожалений и психов, потому что любил обоих и хотел им счастья (читай, безопасности). А если для этого необходимо было покинуть их… что ж, мужчина правда надеялся, что не будет слишком долго рефлексировать по этому поводу.
Они прошли в кафе и сели за заказанный столик (в этот раз он был в затемнённом углу, чтобы Аллен не заметил их и не впал в панику, сорвав своё выступление), когда свет погас, погружая помещение в уютную мрачноватую атмосферу, а на сцену вышел Малыш, и Тики буквально обомлел.
Юноша был одет в пышное чёрное платье с голубоватыми вставками на юбке, достающее ему до колен, на подтянутых стройных ногах красовались шнурованные ботинки на платформе (редиска, на самом деле, и с каблуками прекрасно справлялся), а плотные ажурные перчатки цвета воронова пера обнимали тонкие руки и скрывались под обтягивающими предплечье рукавами.
Микк с восхищением пронаблюдал, как Аллен растянул алые губы в радостной улыбке и чуть поклонился, прикрыв веки.
Зал восторженно и воодушевлённо зашевелился, и Тики вдруг поймал ошеломлённый взгляд Неа, неверяще и подозрительно уставившегося на юношу.
— …Хинако? — вдруг выдохнул он на грани слышимого, и Микк, однако услышавший его, потому что сидел почти вплотную, удивлённо приподнял бровь, отчего друг замотал головой, нахмурившись, и отмахнулся с неловкой улыбкой. — Она напомнила мне одну знакомую…
Аллен тем временем взял микрофон, и мужчина в который раз подумал, что Малыш слишком сексуален и соблазнителен во всех этих женских шмотках, отчего хотелось его целовать до потери сознания, и, улыбнувшись, принялся говорить тем самым высоким, но не писклявым голосочком, из-за которого невозможно было принять его за парня:
— Мы ужасно рады приветствовать всех вас на нашем вечере, посвящённом рок-балладам. Мы искренне надеемся, что вам понравится та музыка, которую мы сегодня исполним, потому что нам она нравится безумно, — мягко хохотнул он, и по залу послышались ответные смешки, а кудрявый парень на сцене смущённо покраснел и поправил очки. — Так что желаем вам всем приятно провести время, а мы… начинаем, — предвкушающе и оттого ужасно лукаво протянул Аллен, улыбнувшись так, что в его серых глазах заплясали черти.
Вечер он открыл балладой про сверкающую в своем великолепии жестокую морскую ведьму и влюбленного в нее без памяти мужчину, оставленного и брошенного, совершенно разбитого и искалеченного душой. Его уносили морские волны, а он говорил и говорил о том, как прекрасна она, Лореляй, и как силен ее манящий колдовской напев. Напев этот сулил путникам счастье, но приносил лишь смерть.
Неа смотрел как завороженный, ошеломленно хлопая ресницами и чутко вслушиваясь в льющийся по залу из колонок голос.
— Как… красиво… — наконец, когда Аллен затянул в дуэте с высоким худощавым мужчиной песню Литы Форд и Оззи Осборна, выдавил он, гулко сглатывая и заставляя Тики совершенно потеряться рядом с ним в своих чувствах. В глазах у старшего Уолкера стояли слезы, и Микк… он просто не представлял, что будет с другом, когда тот узнает, кто же это на самом деле стоит на сцене.
— Очень, — однако пока вместо того, чтобы высказать свои мысли вслух, произнес мужчина, кивая, и отвел взгляд, заставляя себя смотреть только на сцену.
Петь в дуэте у Малыша выходило не хуже, чем в одиночку. Голос у второго солиста (Крори, кажется?..) был тоже сильный, мощный (Тики даже сказал бы, зрелый), и с голосом юноши он сплетался просто великолепно — песня оплетала Микка цепкой живой лозой, заставляя вспоминать о том, что помнить бы и хотелось, и не хотелось, и эта лоза, похожая как будто бы на дикий виноград — она затягивала и не давала вырваться из своего плена.
— Голос… просто потрясающий, — наконец выдохнул Неа, неотрывно глядя на сцену и сокрушенно покачивая головой. — И… такая ностальгия, знаешь, что даже просто страшно немного. Боишься, совершенно утонешь в этом…
Тики был согласен с ним. Согласен по той простой причине, что сам попался в сети этого голоса, словно тот моряк, утонувший в колдовском зове Лореляй, и совершенно не хотел выбираться из них.
— Знаешь, — вдруг шепотом выдохнул Неа, неотрывно наблюдая за Малышом с каким-то странным восторгом и с ностальгией во взгляде. — Мать Аллена была певицей, — улыбнулся он так светло и мягко, словно вспоминал что-то ужасно дорогое сердцу. — Мы с Маной любили ходить на её концерты, она пела так… так… словно эта Алиса, понимаешь?
Тики мог понять. Потому что сейчас на сцене стоял сам Аллен, и если его мать выступала также, то мужчина прекрасно понимал друга.
Юноша обводил серым взглядом аудиторию, создавая впечатление, будто он видит каждого в зале, и делился своими эмоциями, своими чувствами, заряжал своей энергетикой, необычайно сильной и мощной, хотя в повседневной жизни казался тихим и угрюмым подростком, и первое время Микк даже не замечал его — так искусно прятался тот от чужого взгляда.
Младший Уолкер был прекрасен — в этот момент, погружённый в свои переживания и метания, он был прекрасен, и Тики понимал, что вот такую живую и яркую Алису он любит ничуть не больше забитого и замкнутого Аллена.