Удивительно, но песни, которые Аллен и Тики отбирали для тематического вечера дома у Неа (собственно, Малыш решил исполнить их все), оказались во многом… до боли автобиографическими, как казалось мужчине. Хотя не так — они просто задавали такие вопросы, которые были актуальны в жизни обоих Уолкеров и в жизни самого Тики.
И это было бы потрясающе, если бы не вызывало смутную боль в груди.
Хотя это было, вообще-то, все равно потрясающе, что сказать.
Наверное, это просто какая-то тяга психологическая — выразить себя и свои чувства хоть как-нибудь.
Тики помнил, что в юности любил петь романсы. Правда, делал он это обычно всегда один — закрывался у себя или сбегал куда-нибудь в сад их фамильного особняка в Италии (сейчас особняк уже много лет был закрыт — Тики, Шерил и Вайзли перестали туда ездить еще после смерти матери, а переехали оттуда и того раньше — как сиятельная Изабелла Камелот повторно вышла замуж). Так или иначе… Тогда еще почти мальчишкой Микк прятался где-нибудь в зарослях декоративных кустарников и распевал себе песни, воображая вокруг обширную аудиторию. Слушали его, правда, только сверчки и, может, внучка пожилого садовника, но и это было прекрасно.
Хорошее все же время… Тики о нем вспоминал с любовью.
Аллен пел так, что время летело незаметно, и мужчина заворожённо слушал, как мягко и романтично тянул он «Bed Of Roses» с ласковой улыбкой, такой успокаивающей, такой ободряющей, словно вселял надежду на счастливое будущее в каждого человека, сидящего в зале. И ему хотелось верить, чёрт подери. Потому что невозможно было петь так искренне и открыто, так уверенно и жизнеутверждающе.
Неа, прикрыв глаза, восхищённо внимал каждому слову и легко улыбался с такой приятной ностальгией на лице, словно вспоминал что-то очень важное и светлое.
А потом Малыш запел под аккомпанемент пианино «This I Love», которая так зацепила своим смыслом и мотивом Тики ещё тогда, неделю назад, и в зале послышались восторженные свисты и возгласы, на которые юноша понимающе улыбнулся, лукаво сверкая глазами, и мужчину полностью захватило собой последовавшее сразу же за мягким голосом редиски соло электрогитары.
Вообще, музыканты на сцене были потрясающими. Такими же великолепными, как и сам Аллен, — они действовали как единый организм и буквально затапливали зал своей энергетикой.
А Малыш пел так, словно песня была про него. Хотя… чёрт подери, Тики понимал, что юноша выбрал для этого вечера (да вообще, для всех, на самом деле) именно то, с помощью чего можно было выразить свои чувства. Аллен пел об одиночестве и надежде, что найдётся тот человек, который внушил бы ему, что он живой.
А когда под воздушные звуки гитары редиска с беззаботной улыбкой на лице незамысловато свистел, прикрыв глаза, и просил забрать себя в волшебный мир мечты, Микк почувствовал, как внутри него что-то взрывается от избытка воздуха. Словно в его лёгкие внезапно вдохнули так много кислорода, что грудная клетка не выдержала и раскрылась, отпуская в свободный полёт все чувства и ощущения.
Эта песня Scorpions — «Wind of Change» — была второй услышанной Тики песней данной группы. И — самой любимой теперь, если на самом деле. Она была настолько… не воздушной даже, а какой-то… свободной как ветер. И этот свист — он казался почти что ветром — или шелестом ветра, его отзвуком, тенью. Его… голосом?..
Неа пораженно замер, закусил губу до побеления и вдруг зажмурился, замотав головой.
Малыш пел про далекую Россию — про Москву-реку и про парк Горького — и это было настолько потрясающе живо и хорошо, что… Тики и сам, наверное, губу прокусил до крови. Потому что хотелось покричать, подпеть, вскочить на сцену и заключить Малыша в объятия. Слишком это было… слишком уж вдохновенно.
Когда музыка и легкий незатейливый свист стихли, мужчина выдохнул.
Что ж… осталась последняя. Последняя песня, подходящая Аллену больше всего и именно поэтому, как видно, оставленная на десерт.
Тики тронул не отрывающего глаз от Аллена друга за плечо и прочистил горло. Надо воспользоваться этим коротким перерывом в течение которого младший Уолкер говорил о песне на бис, и сказать ему.
— Неа… — мужчина дернулся от прикосновения и резко обернулся к нему. — Вообще-то я привел тебя сюда не музыку послушать, а… рассказать кое-что…
Старший Уолкер тут же отвел завороженный взгляд от сцены и подозрительно нахмурился, явно предчувствуя грядущий подвох.
О, с иронией подумал Тики, ну что ты, дружище, какой подвох.
— И что же?..
— Итак, я сейчас тебе показал Алису, но это… — здесь Микк запнулся, — еще не все. Но ты должен пообещать мне, что после выступления пойдешь, сядешь в машину и дождешься нас, хорошо? — тут же быстро попросил он.
— Нас? — все также недоверчиво прищурился друг, и Тики кивнул в сторону сцены без лишних слов.
— Нас, — подтвердил он. — Потому что… Алису я всегда подвожу до дома. И… потому что там, на сцене… Твой брат.
Лицо Неа побледнело так сильно, что стало похоже на белое полотно, и Тики поспешил схватить друга за запястье, чтобы объяснить, как-то успокоить, рассказать.
— Пожалуйста, просто поговори с ним. Это, — он указал на Аллена, который тем временем с мечтательной улыбкой смотрел в зал, пока игривая мелодия фортепиано лилась по воздуху, — то, что твой брат создал, чтобы не беспокоить тебя.
Неа потерянно нахмурился, поджав дрожащие губы, и метнул взгляд на сцену, всматриваясь в фигуру юноши и словно пытаясь найти там хоть что-то, что могло опровергнуть слова Тики.
Но Микк был полностью прав.
Потому что пел сейчас Аллен. Пел про то, как считает звёзды, как собирает по крупицам прошлое и как, возможно, когда-нибудь заплачет.
Неа судорожно вздохнул, будто внезапно понял что-то очевидное, что-то лежащее перед ним на поверхности постоянно, и, закусив губу, кивнул.
— Хорошо.
— Дождешься конца песни и уйдешь, — негромко произнес в ответ Тики, кивая и утешающе хлопая его по плечу. — И давай… — тут он вздохнул, — давай без глупостей, ладно? Сядешь в салон и дождешься нас.
Мужчина судорожно вздохнул — и вдруг, подавшись к Тики, крепко обнял его.
— Ты охрененный друг, слышишь? — горячечно зашептал ему в ухо он. — Спасибо. Спасибоспасибоспасибо. Я не знаю, что… что делал бы без тебя, Тики… — здесь Неа замотал головой и как-то лихорадочно рассмеялся, отстраняясь от него и глядя в ему лицо блестящими от непролитых слез глазами.
Тики криво улыбнулся.
Это еще не все до тебя дошло, Неа…
Когда музыка начала стихать, и голос Аллена пошел на убыль, старший Уолкер взял со стола ключи от машины Тики и поднялся.
— Я… выйду пока не включили свет, да?.. — неловко затоптался на месте он, и Микк коротко кивнул, на секунду ободряюще сжав его руку.
— Все будет в порядке, правда, — тихо и по возможности убедительно произнес он, хотя совершенно не был уверен в этом.
Потому что не представлял, как мог отреагировать на всё это слишком эмоциональный после концерта Аллен.
Хотя… был у него один вариант, самый ужасный, по правде, вариант, но Тики дико не хотел, чтобы именно так всё и вышло. Тики совершенно не хотел, чтобы Малыш отдалялся от него, чтобы он леденел и закрывался, чтобы больше не позволял себе расслабленно и наивно забираться ему под руку, краснеть от осознания происходящего и ревновать к самому себе же.
Аллен нашёл его через пять минут, неописуемо счастливый и живой, с румянцем на щеках, запыхавшийся, взволнованный и невероятно желанный в этой своей встревоженности.
— Тики! — обрадованно воскликнул он, подбегая к нему. — Я думал, что ты не пришёл… — озадаченно пробормотал юноша, неловко пожав плечами, и Микк, хитро усмехнувшись, легко потрепал его по голове.
— Ну вот, стоило мне просто за другой столик, значит, сесть, как ты…
— Нет-нет! — сконфуженно перебил его Аллен, взмахнув ладонями, закутанными в эти потрясающие ажурные перчатки, которые так и хотелось снять, чтобы касаться кожи рук. — Нет, что ты, просто я… ну… — забормотал он, стеснённо перебирая пальцами рыжие пряди.