Может быть, он мог так назвать Тики — да он неоднократно так мысленно его и называл, но… То, с каким трепетом относился к нему мужчина и как исподтишка периодически о нем заботился (и как относился к Алисе — все эти цветы и поцелуи рук) — все это было похоже одновременно и на джентльменство, и на ребячество.
Так что… взрослость в данном случае была вопросом до крайности спорным.
И потом — надо было просто видеть лицо Тики, когда тот услышал, что именно исполняет Аллен со своей музыкальной компанией.
Ну какой это взрослый?
Иногда Микк напоминал юноше такого же подростка, как и он сам. Особенно — вот в такие моменты, когда на его точёном красивом лице застыло такие искренние удивление и восторг, что хотелось просто прыгать по сцене от осознания того, что музыка, которую они играют и любят, нравится не только им.
Джонни был виртуозным пианистом, намного лучше самого Аллена, понятное дело, и поэтому, возможно, петь под его аккомпанемент было одним удовольствием. Юноша чувствовал, как внутри всё у него дрожит, как всё в груди трепещет и ищет выход наружу: так всегда было, когда он пел. Ему хотелось поделиться самой песней, её чувством, своими эмоциями, и он пел про корону, которую сам на себя нацепил, при этом ни разу не называя её короной.
Он уверял кого-то, что достаточно силён, чтобы дышать, что он предвидел всё это, что всё это было правильно.
Аллен пел и понимал, что, чёрт подери, ему было слишком сложно петь.
…наверное, именно потому, что это была очередная песня про него самого.
Когда последние звуки мягко растворились под потолком, Линали вздохнула так, словно до этого вообще не дышала, и, совершенно запыхавшаяся, взглянула на него с плавающей обескураженной улыбкой.
— И как ты вообще?.. — она встряхнула головой, топнув каблуком по полу, и грозно упёрла кулаки в бока. — Так! А теперь по программе!
Аллен рассмеялся, мотнув головой, и потянулся, чувствуя на себе горячий, обжигающий взгляд, но стараясь не смотреть в сторону Тики, подозревая, что если сделает это, но зальётся краской и просто-напросто утонет в золотых глазах.
— По програ-а-а-мме, — вместо этого передразнил подругу он и замотал головой. — Хватит быть рабом системы! Давай лучше я что-нибудь из Nowisee тебе спою, м? The Art of Living, что скажешь?
Линали завела глаза и скрестила на груди руки.
— Я ее не знаю! — буркнула она. — А еще я скажу, что ты вечно устраиваешь из воскресных репетиций целые представления, как будто тебе не хватает их на неделе! — это было сказано почти обиженно, но у Аллена было слишком хорошее настроение, чтобы поддаваться чужим неприятностям. Он хотел еще… еще немного нежностей в машине (потому что он ждал этих нежностей всю неделю, черт побери) — и перед этим хотел упросить Тики сыграть ему на гитаре.
Именно поэтому на замечание младшей Ли юноша только рукой махнул.
— Ну ты посидишь, послушаешь… Может, тебе Кросс тоже чаю с тортиком принесет, — здесь он подмигнул, прекрасно зная, что сейчас подруга снова заворчит, но уже не так сердито, потому что подобные перепалки всегда приводили ее в чувство.
Так и произошло.
— Дождешься от него, как же… — надула губы она — и покачала головой, чуть улыбаясь. Но спеть «не по программе» все равно не дала.
И не то чтобы Аллен сильно уж расстроился из-за этого, просто хотелось отчего-то сегодня попеть что-то более… свободное, что ли. Масштабное, просторное, такое, отчего бы ветер по комнате гулял и заставлял грудь нараспашку раскрывать свои рёбра.
Он любил джаз именно за это — за флёр мечтательности, но больше всё-таки именно за манеру исполнения, полную пассажей и импровизаций, скачков и игривой трели в голосе.
Аллен наигранно горестно вздохнул, печально приложив ладонь ко лбу и словив несколько смешков (от Джонни и Миранды), и выжидательно уставился на закатившую глаза Линали.
Следующий час они посвятили обработке нового материала, который включал в себя по большей части именно переделки, написанные Уолкером ещё с месяц назад и прошедшие глубокий анализ и корректировку под чутким руководством Миранды — единственной, кто в их коллективе закончил консерваторию.
И все это время взгляд вроде абсолютно расслабленного Тики буквально сжигал Аллена, сводил с ума. И это было… о, это было настолько потрясающе, что даже удивительно, потому что раньше юноша не любил, когда на него смотрели.
Впрочем… Это «раньше» — оно было до Тики. Да и «сейчас» вообще-то относилось только к нему.
В общем, когда Аллен основательно выдохся и ощутил, что у него саднит горло, он вяло мотнул головой в ответ на вопрос о том, закончат ли на этом, подразумевая под своим жестом молчаливое: «Как хотите», — и спрыгнул со сцены, предварительно захватив с собой специально заранее заготовленную ради такого случая и стоящую у стены акустику.
Лицо Тики при виде этого в один момент из расслабленного стало обреченным, но Аллену было совершенно наплевать, что мужчина об этом думает.
Он. Хотел. Его. Послушать.
Ведь сам Тики слышал юношу сколько раз, а Аллен его — всего ничего, только когда тот, забывшись, начинал подпевать любимым исполнителям. И это, по мнению младшего Уолкера, было совершенно нечестно.
— Малыш, ну… — начал мужчина, когда он подошёл к нему, но юноша совершенно невоспитанно оборвал его, протянув гитару тому прямо к груди, и хрипловато выпалил:
— Пой. Ты же обещал, что не откажешь, как я попрошу, — сразу же добавил он, завидев, как Тики уже замотал головой в отрицающем жесте, и, слегка нависнув над ним и слабо улыбнувшись (на самом деле, это было смущение, но Аллен заставил себя не думать об этом), тихо прошептал, внезапно поняв, что в помещении повисла тишина, но совершенно плюнув на это: — Я прошу. Так не отказывайся.
Микк как-то потерянно взглянул в сторону сцены, тяжело вздохнул, словно бы смиряясь со своей незавидной судьбой, и с обречённым стоном и ужасной неохотой (из-за которой юноше стало совсем чуть-чуть его жаль) взял гитару.
— Я тебе потом отомщу, Малыш, — хитро пообещал мужчина, устраивая инструмент в своих руках так, словно делал это постоянно, и Аллен всё-таки залился краской, отчего-то подумав про что-то ужасно непристойное.
И отметив, что был бы совсем не против, потому что это всё-таки Тики, который доставал из него, мать, пулю, так что довериться ему можно было в любой области, даже пос…
Юноша запретил себе заканчивать фразу и уже совершенно стушевался под лукавым довольным взглядом Микка, который, казалось, слышал всё, о чём Уолкер думал.
— Так что тебе петь-то? — между тем вздохнул мужчина, слегка подкрутив на гитаре колки, и хрустнул шеей.
— Ну ты же пел Неа романсы… — озадаченно протянул в ответ юноша, на самом деле не слишком представляя себе возможности Микка и потому заинтересованно склоняя голову набок. — А что, ты можешь еще что-то мне предложить?
Тики смерил его долгим взглядом, полным бесконечного смирения и терпения, и медленно, с каким-то даже сомнением произнес:
— …нет.
Аллен понимающе округлил глаза.
— Значит, точно что-то джазовое…
Мужчина очень тихо и неразборчиво выругался себе под нос и отодвинулся подальше от стола, чтобы, наверное, не задевать гитарой столешницу во время игры.
— Я сказал — нет.
Юноша хохотнул и щелкнул его по носу, вдруг ощущая себя как совсем недавно на сцене — совершенно легко и свободно. И махнул рукой.
— Да понял я, понял. Но пока давай романсы.
Тики развел руками с каком-то совершенно (излишне) покорном и согласном жесте, словно говорящем: «Если что — я уточнял», — и, перехватив гитару поудобнее, потому что она начала сползать, без лишних споров заиграл, а потом и запел.
На испанском. Кажется.
…откуда он вообще знает испанский?
Аллен обиженно поджал губы, сверкнув на него глазами, но Тики только белозубо улыбнулся ему и беззаботно пожал плечами. Мелодия была вроде простая, какая-то даже как будто легкомысленная, но с голосом мужчины — сильным, низким и чистым — сплеталась великолепно.