«Лотар, смотри на все с положительной стороны».
Какое-то мгновение он только разглядывал изображение. Особенно лицо девушки. Она спокойно смотрела на него с фотографии.
«Это не девушка, это полотно. Мы — то, за что другие нам платят».
Босх не был с ней знаком и никогда с ней не говорил. Он прочел ее полное имя и попытался его тихонько произнести. Фамилию выговорить было сложновато. Риэйес. Реес. Рэйэс. Мисс Риэйес или Рейэс была из Мадрида. Они с Хендрикье пару раз отдыхали летом на Майорке, и Босх бывал в Мадриде, Барселоне. Бильбао и других испанских городах, сопровождая разные выставки. Ничто из этого не имело в данный момент ни малейшего значения, но воспоминания об этих деталях помогали ему думать о ней как о человеке, подвергающемся опасности. Клара Рэйес или Клара Рейес смотрела выразительно и мягко, но в глубине ее глаз бился свет, которого не могла скрыть даже компьютерная обработка фотографии. Босх почувствовал, что эта девушка полна жизни и надежд, желания сделать все как можно лучше, полностью выложиться. Он подумал об Эмме Тордерберг и ее энергичной веселости. Клара немного напоминала ему Эмму. Как они с Вуд, и Фонд, и чертов художник, картины которого они охраняли, как все они заплатят за крах надежд этой девушки? Как «дедуля Поль» восстановит жизнь и радость, светящиеся в ее лице? Разве Курт Соренсен сможет найти страховую компанию, которая могла бы вернуть ей жизнь? Сколько стоит замучить ее до смерти? Вот о чем надо было спросить Саскию Стоффельс.
«Это не девушка, это полотно».
Он внезапно представил себе остановившийся на ней взгляд Постумо Бальди. Голубой пустой взгляд, как написанное на картине небо. «Его глаза — зеркала». И вращение диска машинки для подрезки холста все ближе и ближе к тому лицу…
Смотри на все с положительной стороны. Будем смотреть на все положительно. Все будем смотреть положительно.
«К черту!»
Он резко отстранился от компьютера.
— Никки, достань мне фургон и троих людей. Не обязательно из группы захвата. Мне нужны просто три вооруженных человека.
Она с удивлением смотрела на него.
— Что ты надумал, Лотар?
Вот. Вот в чем вопрос. Что ты надумал, Лотар? Что-нибудь. Все что угодно, но хоть что-нибудь. Я не художник, и современное искусство мне не нравится, так что я должен сделать хоть что-нибудь. Ни на что другое я не гожусь: я должен действовать, обязан действовать. Хватит уже смотреть на все положительно: пришло время действовать положительно, так ведь, Хендри?
— Не забудь, что сейчас на хвосте у этого типа вся полиция Амстердама, — добавила Никки. В ее глазах Босх заметил новый блеск. Беспокойство за него? Ему стало смешно.
— Не забуду, — кивнул он.
— Сейчас будет фургон и будут люди, — ответила Никки, и разговор закончился.
21:30
Густаво Онфретти переводил взгляд с одного полотна на другое. Они все еще были окрашены и не сняли костюмы. На Учениках из «Урока анатомии» были пуританские темные одежды с гофрированными воротниками, а на Синдиках — широкополые шляпы. На стуле в дальнем конце вагончика изгибала свое фантастическое желтоватое тело Кирстен, женщина-труп. Сам он сидел рядом с фигурами из «Вола», и на нем все еще была набедренная повязка цвета охры. Его окрашенное в землистые и желтоватые тона блестящее тело болело из-за долгих усилий на кресте, с которого его сняли меньше получаса назад. Отдел ухода за полотнами собрал все картины в вагончиках отдела искусства. Они наверняка хотели убедиться, что все в хорошем состоянии и не повреждены.
Состояние Онфретти было приемлемым, но удивленное лицо было как у воскресшего из мертвых.
Почему никто ничего не знал о спецэффектах в его картине, если отдел искусства все давным-давно спланировал? Почему персонал по уходу за картинами не проинформировали о том, что «Христос» — интерактивный перфоманс и что в определенный момент он «кончался», и земля содрогалась, и небо темнело?
Он вспоминал, как старательно ван Тисх все спланировал во время долгих недель работы в Эденбурге. «Потрясающее впечатление», — записал Онфретти в своем дневнике. Мгновение его мнимой «смерти» с криком и механическим содроганием «Туннеля» без конца выписывалось и прорабатывалось. Мэтр предупредил его, что очень важно, чтобы все произошло в точно назначенное время, и велел установить небольшой сигнальный огонек на противоположном конце «Туннеля», чтобы Онфретти знал, когда ему надо закричать. Однако предполагалось, что публика, работники по уходу за картинами и охранники будут оповещены и что «сотрясение» будет несущественным. По крайней мере так ему сказал ван Тисх.