— Ага.
Мужчина вытащил что-то из чемодана — резюме, которое Клара отправляла важнейшим художникам Европы и Америки. Сердцебиение усилилось.
— Двадцать четыре года, — вслух прочел мужчина, — рост сто семьдесят пять сантиметров, объем груди — восемьдесят пять, объем талии — пятьдесят пять, объем бедер — восемьдесят восемь, натуральная блондинка, глаза небесно-голубого цвета с зеленоватым оттенком, депилирована, без пятен, упруга и мягка, четырежды загрунтована… Верно?
— Верно.
Мужчина читал дальше:
— Изучала ГД-искусство и технику работы полотна в Барселоне у Квинета и подростковое искусство во Франкфурте у Ведекинда. И еще во Флоренции у Ферручолли, так?
— Ну, у Ферручолли я училась только неделю.
Ей не хотелось ничего скрывать, потому что потом начинались провокационные вопросы.
— Вами писали испанские и иностранные мастера. Наверное, вы говорите по-английски?
— Ага. В совершенстве.
— Вы работали в наружных и внутренних картинах. Что вы делаете лучше?
— Одинаково. Я могу быть внутренней и наружной картиной, сезонной и даже постоянной — конечно, в зависимости от костюма и времени года. Хотя я могу выставляться в постоянной наружной картине и обнаженной, с соответствующей защи…
— Мы видели твои предыдущие работы, — перебил ее мужчина. — Нам понравилось.
— Большое спасибо. А «Девушку перед зеркалом» вы не спускались посмотреть? Это замечательная картина Бассана, правда, я это говорю не потому, что в ней я, а…
— Вы также участвовали в подвижных картинах обоих типов: в перфомансах и во встречах, — снова перебил ее мужчина. — Они были интерактивными?
— Ага. В некоторых случаях — да.
— В какой-нибудь из них вас купили?
— Почти во всех.
— Хорошо. — Мужчина улыбнулся и посмотрел на бумаги, будто причина его улыбки крылась в них. — Это резюме, предназначенное для рекламы. Теперь я хочу услышать полный вариант.
— О чем вы?
— О всей вашей профессиональной деятельности, о той, которую нельзя упоминать в брошюрах. Например, вы когда-нибудь были украшением, живым предметом, домашней утварью?
— Я никогда не занималась утилитарным искусством, — ответила Клара.
Это была правда, хотя она не знала, поверил ли ей мужчина. Но фраза показалась ей немного заносчивой, поэтому она пояснила:
— В Испании еще не прижилась привычка покупать живые украшения.
— Арт-шоки?
Сразу Клара не ответила. Она выпрямилась на стуле (шуршание масляной краски на расписанных ягодицах) и решила держать ухо востро.
— Простите, чем вызван этот вопрос?
— Мы хотим знать, на какой уровень требований можем с вами рассчитывать, — спокойно ответил мужчина.
— Предупреждаю, я не хотела бы делать ничего противозаконного.
Она ожидала реакции, но реакции не последовало. Тогда Клара поспешно добавила:
— Ну, возможно, я и согласилась бы. Но я хочу знать, что вы будете делать, где и кто тот художник, который ко мне обращается.
— Пожалуйста, ответьте на вопрос.
Она подумала, что, если сказать правду, ничего дурного не случится. Так или иначе, она совершеннолетняя, а два арт-шока, в которых ее купили в этом году, были не слишком крутыми и выставлялись только в частных помещениях перед взрослыми зрителями. Однако правда и то, что в обоих арт-шоках попадались сцены, которые, пожалуй, переходили границу дозволенного. Например, в «625+50 линий» Адольфо Бермехо одно из мужских полотен обезглавливало живого кота и проливало его кровь на спину Кларе. Преступление это? Она не уверена, но вопрос был общим, а значит, и ответить на него можно было в общем.
— Да, я участвовала в арт-шоках.
— Грязных?
— Нет, никогда, — твердо заявила она.
— Но, если я не ошибаюсь, вы работали с Джильберто Брентано.
— В прошлом году я сделала с Брентано два или три арт-шока, но ни один из них не был грязным.
— Вы входили в какую-нибудь организацию, поставляющую молодой материал для произведений искусства?
— Несколько месяцев я работала в британской «Зе Сёркл».
— В каком возрасте?
— В шестнадцать лет.
— Что вы там делали?
— То же, что и всегда. Мне покрасили волосы в рыжий цвет, нацепили кольца, и я участвовала в настенных росписях типа «Рыжая дорога».
— Это был ваш первый опыт в сфере искусства?
— Ага.
— Насколько я понимаю, — произнес мужчина, — вам нравится жесткое, рискованное искусство. Вы не выглядите жесткой и рисковой. Скорее кажетесь мягкой.
Непонятно почему, но Кларе нравилась презрительная холодность этого типа. Улыбка растянула масло на ее лице.