Пока решили так: заказы будет приносить сестра, а потом через знакомого фельдшера попробовать оформить справку о контузии.
Квартальный придирчиво рассматривал медицинское заключение о том, что Пётр комиссован по контузии и призыву не подлежит. Плотный сверток с розовым салом помог ему справиться с сомнениями о подлинности сего документа.
— Ладно, Онуфриевна, помню я твого брата и батьку помню. Вот ему справка о регистрации у тебя в доме, пусть пойдет и встанет на учет на Бирже труда, как твой мужик. Немцы никому отлынивать не дают. А говорили, вроде он у тебя красный командир? Брехня? Ну-ну…
***
Выбираться из окружения 12-й армии Петру Кравченко пришлось долго. Рана, полученная ещё на Финской, в госпитале затянулась плохо — сказывалось общее измотанное состояние организма. Слишком короткой была передышка между финским позорным миром и допросами в НКВД. Спасибо, оставили в звании. Пытаясь хоть что-то узнать о семье, написал родственникам жены, но ответа не дождался. Новая война началась внезапно, и сообщить ему новый адрес не было возможности. Отступающие части редко получали почту — сказалась неразбериха первых дней войны. Из-за подозрений НКВД, он, выпускник Академии Генштаба, имеющий опыт реальной войны, применить свой опыт не успел.
Именно поэтому Пётр принял решение пробираться не в сторону фронта, а в тыл захваченных территорий, к сестре. Это давало шанс легализоваться и осмотреться. Многие в Павлограде его помнили со времен юности, а о военной карьере не знали — он сестре об этом почти не писал. Не до того было. Спасибо старичок фельдшер, знавший его с детства, снабдил справкой о ранении, выписав её на фамилию бывшего мужа Меланьи — рядового Холода. Диверсионный опыт майора у партизан принес бы больше пользы, чем в фашистском концлагере или застенках особистов.
Рота майора Кравченко была практически уничтожена атаками фашистов под Уманью в августе 1941 года. Отступление было катастрофическим. Оказавшиеся с ним в окружении люди, отставали во время ночных переходов, раненых приходилось оставлять на милость сердобольных женщин, дававших ночлег и еду.
Постепенно понял: выйти к своим невозможно, самое паршивое — полная неизвестность, где теперь свои, где фронт. Израненного Петра нашли немецкие трофейщики, обнаружив, что человек с петлицами командира ещё дышит, швырнули на телегу для пленных Черкасского лагеря под Христиновкой. Побег из лагеря закончился в областной тюрьме Днепропетровска. Там, убедившись, что сотрудничать майор не намерен, гестаповцы бросили его в грузовик с приговоренными к расстрелу. Как ему удалось не разбиться, сиганув на ходу в заросший кювет, знает только Ангел-Хранитель Петра, он и привёл к лежащему без сознания беглецу женщину из Кулебовки, которая пришла собрать остатки ботвы на поле, недалеко от Новомосковска. Замаскировав его связками ботвы и старой мешковиной, притащила на тележке к себе.
Когда Пётр оправился от ран и голода, благодаря заботе вдовы и козьему молоку, крестьянка отдала ему старую одежду мужа и удостоверение сельского зоотехника. Рассудив, что за это время фронт продвинулся далеко на восток, майор решил пробираться в родной Павлоград, там на окраине жила сестра Меланья Онуфриевна.
Соседкой и подругой Меланьи была свекровь Клары Александра Давыдовна. Тогда Пётр и представить не мог, чем обернётся знакомство с невесткой Новиковых. Вместо того чтобы упорно двигаться к фронту, рискуя снова оказаться в лагере, Кравченко решил найти применение своим знаниям в подполье.
Образование, полученное в Академии Генерального штаба, опыт боевых действий в Испании и Финляндии — всё это давало право майору преподавать в Академии имени Фрунзе слушателям командирских курсов. Военный специалист такого уровня вполне мог продумать работу подполья, профессионально взвесить риски. Но без надежной информации из фашистской комендатуры и жандармерии настоящие стратегические разработки невозможны.
Сестре Кравченко несколько раз повторил инструкцию: "Если будут расспрашивать, откуда он прибыл, сказать так: списан по ранению ещё после Финской. Пытались призвать снова — дезертировал".
О том, что Пётр дослужился до майора, практически никто не знал, Миля считала, что чем меньше знают — тем меньше завидуют, да и Пётр никаких подробностей о своей карьере не писал. "Жив, здоров, служу" — в редких открытках сестре.