Пойми, для крестьян, издавна кормившихся землей, голод тридцать шестого года не просто "перегибы на местах". Это гибель их родных, крушение привычных устоев — труд вознаграждается достатком твоей семьи. Они отождествляют всех коммунистов с местными деятелями, стремившимися любой ценой доказать свою "эффективность" и пробиться наверх. Нас готовили к подполью и предупреждали ещё в Испании: националисты — опора фашизма.
Крепись, моя хорошая. Ведь у тебя тоже есть повод для обиды на Москву за высылку твоих соплеменников. Теперь ты понимаешь, что именно этнических немцев первых подвергли проверке на лояльность. Твой отец был прав. На этой "обиде" и сыграем для усиления к тебе доверия со стороны Лёхлера.
Пётр был на десять лет старше Клары, родился в 1903 году, а интонациями, спокойными, рассудительными доводами сейчас очень напомнил Кларе отца.
— Я думаю, лучше не изображать из себя "несгибаемую арийку", пусть Лёхлер видит, что твоя попытка сыграть жесткую циничную нацистку провалилась, что боишься ненависти горожан. Лёхлер всё же мужчина, а для любого мужчины, даже такого, в подкорке заложена потребность защищать женщину, самку. Их "самки" далеко, в фатерлянде. Ты олицетворяешь их здесь. Вполне естественно, что ты, как мать, боишься за своих детей.
— Я больше не могу жить вблизи лагеря. Лёхлер поселил меня на территории подсобного хозяйства, обещал на время, пока не подыщут мне жильё в центре. Даже поручил своему шофёру Отто отвозить меня туда по вечерам. Я шофёру, как бы, между прочим, сказала, что купила детям гостинцев у подсобников, на случай если донесут, что ходила к свекрови. Мне пришлось одеться как можно неприметнее, чтобы навестить детей.
— Я думаю, что в подсобном хозяйстве к тебе приставлены "уши и глаза" гестапо. Лёхлер тянет с твоим переездом именно по распоряжению Экке, пока они тебя проверяют. Не приходи слишком часто.
— Да, я думала об этом и, похоже, ты прав. Вот поэтому я не хочу сейчас забирать туда детей, а после этого ужаса в лагере, тем более.
Плохо, что я не могу сюда приезжать каждый день, как раньше, дети засыпают, не дождавшись меня. Александра Давыдовна целый день с ними, устает очень. А если я перееду в центр города, как советует Лёхлер, с кем я их оставлю?
— Мы что-нибудь придумаем, найдём тебе помощницу. Пусть все считают, что ты разорвала всякие отношения с родней мужа, тем более, что он для немцев — красный командир. Так лучше. Не исключено, что гестапо собрало о твоей семье детальные сведения. Помни о возможности новых провокаций.
Ты пока вникай во все подробности, заводи знакомства сотрудниками немецкой канцелярии, с инженерами и техниками Организации Тодта (военно-строительная организация рейха с 1938 года возглавляемая Фрицем Тодтом — генералом-инспектором путей сообщения Германии).
— Да, я заметила у большинства посетителей канцелярии мундиры оливкового цвета с красными треугольными вымпелами на рукаве. Наш добровольческий батальон относится к Организации Тодта. Писарь пояснил мне, что это чешская форма, приспособленная для тодтовцев, поэтому такой цвет.
***
Только теперь Клара в полной мере поняла своего деда по матери. Старик уходил на всё лето в луга, строил шалаш и жил на отшибе, присматривая за стадом колонистов. Днём ему помогали мальчишки и большой пёс.
Как-то на вопрос внучки: "Не страшно ли ему ночью одному?" дед ответил:
— Лучший способ жить с людьми — жить вдали от них.
Вздохнул, понимая, что детское восприятие мира не готово к такой философии, засмеялся и пошутил:
— Зря меня родители не назвали Фридрихом, — повел рукой вокруг и добавил, — было бы полное соответствие с моим полем. (Название села колонистов "Фридрихсфельд" в переводе с немецкого — "поле Фридриха").
***
Пётр зажёг новую самокрутку, сокрушенно вздохнул:
— Лебенсраум — "Жизненное пространство" (нем.) — идеологический постулат фашизма, оправдывающий захват чужих территорий и уничтожение местного населения. Немцы не оставляют в живых тех, кто знает подробности, убирают исполнителей тоже.
— Не в этот раз. Хотят запугать жителей до смерти. В ортс-комендатуре говорят о новых отрядах партизан, на днях пустили под откос эшелон у деревни Варваровка. Немцы снова вызвали карателей.
— Эх, предупредить бы! Но связи с ними нет. Я один, совершенно не представляю где их искать. Пойду в лес, в сторону Карабиновки, до войны приходилось там бывать.