Чего, анекдота, что ли, не знаешь?! — в свою очередь удивился Пантелей.
— Я! Я! Можно, я расскажу?! — запрыгал Таракан. — Ты, Пантелей, не умеешь.
— Валяй, — согласился Пантелей.
— Учителю географии директор жалуется: вот, мол, этот класс ничем заинтересовать нельзя, ничего не слушают. Учитель говорит: ничего, я их заинтересую. Приходит учитель географии в «трудный» класс, приносит с собой глобус и презерватив и говорит: «Сегодня, дети, мы будем с вами заниматься интереснейшим делом: натягивать презерватив на глобус». Дети, естественно, выкачивают шары, а потом спрашивают: «А что такое — глобус?» — «Ну вот, — удовлетворенно отвечает учитель. — Что такое презерватив, вы, конечно, знаете. А вот тем, что такое глобус, мы сегодня и займемся…»
Класс дружно ржет, хотя и слышал этот анекдот уже раз пять (по числу учителей географии). Учитель неуверенно улыбается. Потом говорит чуть тверже:
— А вам никто не говорил, что к учителям нужно обращаться на «вы»? Из уважения…
— Да мы запросто! — радостно кричит Игорь Овсянников. — Только давайте вы тоже нас будете уважать?
— Хорошо, — быстро соглашается учитель, и в этом его ошибка.
— Меня зовут Игорь Владимирович, — сияет Овсянников. — Приятно познакомиться.
— А меня — Виталий Олегович, — вступает Таракан.
— Леонид Андреевич, — подхватывает Пантелей.
— Марина Игоревна, — кокетливо улыбается Маринка. — Будем знакомы. А вы, Сергей Анатольевич, женаты? Я смотрю, кольца у вас нет…
— Сергей Анатольевич, а можно, я выйду? — спрашивает Пашка. — Очень писать хочется… Меня Павлом Станиславовичем зовут, если что…
Учитель растерянно оглядывается и кивает. Вместе с Пашкой, на ходу доставая папиросы, выходят Ванька и Митька. Тонких приколов Таракана и компании они не понимают. География интересна им еще меньше.
— Погляди, а он ничего — хорошенький, — громко шепчет Ленка Стеше.
«Наверное, и этот учитель у нас не задержится», — с сожалением думаю я, а Сергей Анатольевич цепенеет. Он увидел Стешу. Первый раз все так на нее реагируют. Мы-то привыкли, замечаем, только когда другие обращают внимание. Стеша серьезно смотрит на Сергея Анатольевича, видимо, как-то по-своему обдумывает Ленкины слова.
— Скажи ему, как тебя зовут, — шепчет Ленка, пиная Стешу в бок. — Встань и скажи. Так надо, видишь, он с нами знакомится.
Стеша встает, выходит из-за парты, перекладывает со спины на грудь тяжелую косу и, глядя чуть исподлобья, представляется:
— Стефания…
На учителя тяжело смотреть. О Стеше новых учителей не предупреждают. Это бессмысленно, потому что тогда надо предупреждать о каждом из девятнадцати, а теперь, с Юрой, из двадцати. Тем более, что как раз Стеша-то абсолютно безвредна. Он думает: «Что она делает здесь?!!» Скоро он будет знать ответ. Сергей Анатольевич мне нравится, и поэтому его жалко. Хотя жалеть людей нельзя — никому от этого пользы нет.
Глава 7
— Антон, подожди! — кричит Юра и ковыляет за мной на своих сложных костылях. Его длинный шарф почти волочится по земле, на лице, поверх мышечного напряжения, всегдашняя улыбка. Весь он похож на покалеченного Остапа Бендера.
— Стой! — орет Пашка так, как будто бы я улетаю на другую планету и ему нужно перекричать рев космических двигателей.
Я останавливаюсь.
— Сейчас удобное время, если ты не против, — улыбается Юра и подмигивает мне.
— Пожалуй, — соглашаюсь я. Мне любопытно, но и страшновато, если честно. Как-то хочется продолжать думать, что Юра — нормальный пацан, хотя и больной на ноги.
— Пошли, — говорит Пашка. — Дома же беспокоиться будут. Если хочешь болтать на улице, брал бы коляску…
Пашку тоже жалко. У него дома никто и никогда о нем не беспокоится. На лице у Юры написано, что он сейчас скажет. Пашка тоже экстрасенс, он уже все знает, но старается оттянуть этот момент.
— Спасибо, Паша. Меня сегодня Антон проводит, ладно? Нам поговорить надо…
Пашка смотрит на меня с тупой непрощающей злобой. Не надо никого жалеть. Тем более в нашем «Е» классе.
Мы с Юрой заходим за гаражи. Он садится на ящик и глубоко дышит. Костыли вытягиваются рядом и тоже — отдыхают. Изо рта у Юры вылетает пульсирующее облачко пара.
— Хочешь, костер разведу? — спрашиваю я. Как и Пашка, оттягиваю момент.
— Давай, — соглашается Юра.
Я вытягиваю руки над пляшущими язычками, грею. Замечаю, как торчат из рукавов голые запястья. Опять вырос, и куртка снова мала. Мать опять будет ругаться, что надо покупать новую. Но не могу же я не расти…
— Я не буду тебе ничего рассказывать, — говорит Юра. — Ты не трус, поэтому не испугаешься. Я тебе просто покажу… Меня ты легко узнаешь, а там… ну, я все равно не знаю, как будет… Помоги мне встать, пожалуйста…
Я беру Юру за руки и тяну на себя. Неожиданно подо лбом вспыхивает знакомый жар.
«До чего же некстати! И почему?» — думаю я и теряю сознание.
Когда я пришел в себя, я лежал на траве лицом вниз. Травинка попала мне в нос и щекотала ноздрю. Кроме травы, я ничего не видел. Но, учитывая, что у нас сейчас конец ноября… Трава — это тоже интересно. Подумав об этом, я слегка повернул голову, убирая травинку из носа, и чихнул, зажав нос ладонью, чтобы не издавать лишних звуков.
Юра помог мне подняться и заботливо отряхнул травинки с куртки и брюк. При этом он тревожно заглядывал мне в глаза и как будто чего-то ждал. Интересно, чего? Что я начну с перекошенной рожей метаться по травяному лугу и орать: «Выпустите меня отсюда!»? Если так, то зря ждал, я немного иначе устроен. А откуда, впрочем, Юре знать, как я устроен?
И тут, не сразу, но я заметил-таки самое главное: здесь, на лугу, или, скорее, на лесной опушке, Юра нормально ходил, приседал, наклонялся… То есть был совершенно здоровым человеком!
— Классно! — негромко сказал я и тихонько толкнул Юру в плечо.
— Ничего себе! — Юра устоял на ногах, улыбнулся и довольно сильно толкнул меня в ответ. Улыбка у него осталась прежняя.
— Разговаривать можно? — деловито осведомился я. — Никто из леса не набежит?
— Да нет, вроде, не должен бы, — Юра пожал плечами. — Разве что ты до визгу хочешь немедленно сразиться с чудовищем…
— Была нужда! — фыркнул я и на всякий случай еще раз огляделся. Лес как лес, поляна как поляна. Цветочки какие-то цветут, птички порхают. Деревья старые, толстые, значит, и лес не вчера вырос. Куда же это нас занесло?
— Это чего — параллельный мир? — спросил я с таким видом, будто прогулки по параллельным мирам для меня так же обычны, как, предположим, завтрак или урок математики.
— Может, параллельный, — Юра собирал в траве спелую землянику, из чего я заключил, что здесь, в этом мире, весна как раз сейчас переходит в лето. — А может, и перпендикулярный. Я в этом не очень-то разобрался… Если хочешь, спроси еще чего-нибудь и пойдем.
«Куда?» — хотел спросить я, но удержался. Это я и так узнаю.
— Почему ты отсюда возвращаешься? Туда, к нам? — спросил я. Юра смутился, и я понял, что попал в точку.
— Это не совсем от меня зависит… и потом — там родители… И еще, я не уверен, что здешний мир существует всегда, — твердо закончил Юра.
— То есть, возможно, что он что-то вроде видения, галлюцинации? — уточнил я.
— Не знаю, — Юра выглядел подавленным, и я решил не настаивать.
— Ладно, все равно здорово, — примирительно сказал я. Я действительно был рад за Юру, что он может ходить и вообще.
Сочувствовать чужим несчастьям — просто. Особенно если у самого в это время все более-менее нормально. Искренне радоваться чужим удачам или успехам почти невозможно. Может, и есть где-то такие святые люди, которые сами получили трояк за контрольную и радуются, что подружка там или приятель получили пятерку. Но большинство — наоборот. За Юру я радовался по-настоящему, и даже немножко погордился собой по этому поводу.