"Все улеглись. Иди и постарайся сестру обойти!"
Когими знал, что сердце сестры непреклонно и твердо, и, не зная, что ей и сказать, решил про себя просто ввести прямо к ней Гэндзи, улучив момент, когда вокруг никого не будет.
"Ведь здесь сестра Ки-но ками? Дай мне немножко взглянуть на нее!.. " - обратился к отроку Гэндзи.
"Как же это сделать? Ведь там за жалюзи еще спущены и занавески... " - возразил тот.
"Так-то оно так, - и все ж я только что... - засмеялся мысленно Гэндзи, но не сказал ему, что он все уже видел. - Жалко бедняжку!" - подумал он.
"Неприятно, однако, стоять и ждать так до ночи", - только заметил он вслух. - Постучав вновь, отрок вошел во внутренние помещения. Кругом было уже тихо, все улеглись. "Я лягу здесь, у входа. Ветерок! Ты обвевай меня!" - проговорил он и, постелив себе постель, лег. Вся женская прислуга расположилась на ночь в восточных покоях дома; туда же ушла спать и девочка, открывавшая Когими дверь.
Некоторое время отрок притворялся спящим; потом встал, расставил у светильника ширму и в темноте потихоньку ввел Гэндзи.
"Как бы не вышло чего-нибудь!" - подумал Гэндзи, и совесть его немножко колола.
Однако он последовал за Когими и, приподняв опущенные занавески, был готов проскользнуть уже в комнату женщины. Вокруг все мирно покоилось, и среди ночной тишины слышался только мягкий шелест одежд Гэндзи.
Женщина была даже рада тому, что Гэндзи, казалось, уже забыл про нее. Однако это дивное свидание, мелькнувшее, как сон, не могло отойти от ее сердца. Она не в силах была забыться и "в спокойном, безоблачном сне".
"День весь в мечтаньях, а ночью лежу вся в думах одних"; "не весна ведь, а не знаю ни минуты я забвенья... " - так вздыхала она.
Девушка, игравшая с ней в шашки, заявила: "Я здесь тоже с тобою!" - и бесцеремонно улеглась вместе с нею. Служанки спали крепко, ничем не волнуемые.
Аромат от надушенных одежд Гэндзи разнесся повсюду, и женщина приподняла от изголовья свою голову. Несмотря на окружающий мрак, сквозь отверстие занавесей, частично приподнятых из-за жары, была явственно видна приближающаяся фигура. "Какой ужас!" - подумала она и, не успев даже размыслить хорошенько, тихонько поднялась и в одной легкой ночной одежде выскользнула из постели и убежала из комнаты.
Гэндзи вошел и, видя, что на постели лежит только одна женщина, успокоился.
Невдалеке, внизу, спали две прислужницы. Сдвинув покров, он лег с нею рядом.
Ему сразу же бросилось в глаза, что она как будто бы несколько иная, чем при первом свидании, но он ничего еще не заметил. Однако ему показалось странным то, что она так крепко и безмятежно спит, - и в конце концов он открыл, что это не та.
Гэндзи почувствовал замешательство:
"Она сразу поймет, что я пришел не к ней, и выйдет ужасно! А та!.. Убежать так, когда я пришел только к ней, - это значит, что она лишена всякого чувства, считает меня за глупца!" - размышлял он.
"Это ведь та, что казалась такой красивой там, при огне светильника. Как быть с нею?" - подумал он вновь, и в этом сказалась испорченность его сердца.
Наконец открыла глаза и девушка, но от полной неожиданности совершенно оцепенела, и - не будучи в состоянии ничего сообразить, - не прибегла ни к чему... Для женщины, еще не знавшей света, она оказалась довольно искусной, - не робела и не смущалась.
"Сейчас она ничего не скажет про меня, - подумал Гэндзи, но потом, когда станет соображать, как это все могло произойти, несомненно, догадается, в чем дело. Для меня это ничего не значит, но для той - жестокой, так заботливо старавшейся скрыть все от света, это будет очень неприятно". И Гэндзи повел искусную речь о том, что он уже несколько раз приходил сюда под предлогом временного приюта на ночь.
Опытный человек понял бы все сразу, но - она была очень еще молода и, как ни была сообразительна, все же уразуметь истину не могла.
Она не была неприятной Гэндзи, но все же у него было такое чувство, что в ней нет ничего, что могло бы привлечь его сердце. И даже в это мгновенье он с досадой и горечью помышлял о сердце той - жестокой:
"Ведь где-нибудь прячется тут и смеется: вот, мол, глупое-то положение... Редко, где сыщется другая такая упрямица" - так размышлял Гэндзи, и образ той неотступно стоял перед ним.
Но все же и эта, с ее молодостью и доверчивостью, была мила ему, и он любовно повел с нею речь о дальнейших свиданиях:
"Не нужно, чтобы знали другие. Так лучше, втайне... "Прелести больше", - как говорили в старину. И ты полюби меня. Мне же приходится считаться со светом, и я не могу следовать одному лишь своему сердцу. Кроме того, если все разгласится, начнем волноваться, как бы тебе не запретили те, кто вправе, эти свиданья. Не забывай и поджидай меня вновь!" - говорил он обычные речи.
"Мне стыдно, что обо мне станут думать. Поэтому я вам писать не буду", - только и сказала девушка, выразив этим все, что у нее было в мыслях.
"Если все об этом будут знать, - правда нехорошо. Но мы можем пересылать друг другу через Когими. Ты же смотри не подавай и вида ни в чем!"- закончил Гэндзи и, захватив с собою легкую одежду, сброшенную той, вышел из комнаты и стал будить отрока, здесь же поблизости лежавшего. Тот спал беспокойно и поэтому сейчас же испуганно открыл глаза.
Когда он стал осторожно открывать наружную дверь, вдруг послышался голос старой служанки, громко спросившей: "Кто это там?"
"Это я!" - в досаде ответил отрок.
"Что это ты там ходишь по ночам?" - воскликнула та и, собираясь как бы проверить, вышла из комнаты.
"Ничего особенного! Вышел немножко сюда, - вот и все!" И с этими словами Когими вытолкнул Гэндзи на галерею.
Было уже близко к рассвету, и на небе выступила яркая луна. При ее свете фигура Гэндзи сразу же стала заметной.
"Там еще кто-то... Кто это? - спросила старушка. -А... это как будто ты - Минбу. Ну и рост же у тебя, право!" - добавила она.
Над этой Минбу всегда потешались за ее высокий рост.
Думая, что отрок вышел вместе с этой Минбу, старушка заметила:
"Скоро, скоро и ты сравняешься с нею", - и с этими словами вышла наружу.
Гэндзи был в замешательстве: ведь нельзя же было втолкнуть ее обратно, - и стоял, прижавшись к галерее, стараясь быть как можно более незаметным.
Старушка подошла к нему:
"Ты сегодня здесь, наверху, с господами? А я с третьего дня не знаю, куда деваться от болей в животе, - вот и сидела там, на кухне. Вчера перебралась сюда, наверх: сама госпожа позвала, - и народу здесь мало, говорит... Но все еще болит прямо нестерпимо! - горевала и жаловалась она и, не дождавшись даже ответа Гэндзи, успев бросить ему только: - Ой, ой! опять боли... Прости, пожалуйста!" - поспешно удалилась.
"Да, такие путешествия опасны!" - подумал Гэндзи.
С него было довольно. В сопровождении Когими он отправился к себе домой.
Рассказывая отроку обо всем случившемся, он выразил ему свое недовольство:
"Это ты - так по-детски недоглядел". Ломая пальцы свои, слал сердцу той укоры и упреки, и полный сочувствия к нему отрок не мог произнести ни слова.
"Она так ненавидит меня, что я сам себе стал противен! Но почему же она - пусть сторонится встречи со мной! - не пришлет мне хоть приветливый ответ? Значит, я хуже даже этого. Иэ-но сукэ?" - говорил он вне себя и, положив себе под одежду платье той, жестокой, захваченное с собою, улегся на постель. Уложив рядом с собою Когими, он то упрекал его, то снова говорил ему ласковые слова.
"Ты - милый мальчик, но выходит так, что я не смогу тебя долго любить", - говорил убежденно Гэндзи, и отрок не знал, куда деваться от горя.
Гэндзи полежал некоторое время, но уснуть был не в силах. Придвинув к себе тушечницу, он на листке бумаги - не то чтоб письмо, но так просто, как будто бы упражняясь, - написал: