Обычный домохозяин становится буддистом-мирянином, добровольно возлагая на себя обетное воздержание от пяти действий, или дхарм, которые должны быть отвергнуты. Это — убийство (отнятие чужой жизни), воровство (присвоение того, что не было дано), прелюбодеяние, ложь, употребление субстанций, вызывающих опьянение. Деятельность, сознательно ограниченная этими пятью видами воздержаний, и есть укрепление в дисциплине упасака.
Отказ от убийства и воровства, будучи глубоко обоснован в буддийской религиозной доктрине, формально совпадает с юридическим запретом на совершение соответствующих преступлений. Но почему дисциплинарный статус буддиста-мирянина предполагает отказ от прелюбодеяния, а в более высоких статусах требует соблюдения целомудрия?
Понятие прелюбодеяния, или полового прегрешения, охватывало не только аспекты совращения чужих жен, но и ненормативную с буддийской точки зрения практику половой жизни. Развращение чужих жен в системе буддийского умозрения крайне порицаемо, поскольку оно провоцирует аффективные действия других людей и неизменно приводит самих участников разврата к дурным формам нового рождения. Несоблюдение воздержания от половой жизни, не связанное с прелюбодеянием, отнюдь не имеет таких последствий.
Домохозяин-мирянин, по мнению теоретиков Бинаи, легко может воздержаться от прелюбодеяния, но целомудрие — слишком высокое для него требование. Если мирские обеты Пратимокши мужчина принял будучи холостым, а затем вступил в брак, — это вовсе не означает нарушения обета воздержания от прелюбодеяния.
Таким образом, отказ от прелюбодеяния вовсе не тождествен клятве верности жене. Это сознательное отвержение полового общения с теми женщинами, связи с которыми запрещены традицией, т. е. прелюбодейные соития с чужими женами, инцест, совращение беззащитных девушек и странствующих монахинь. Но это и отказ от ненормативных сексуальных актов, совершаемых невагинальным способом, и половых соитий в неподходящее время (например, в периоды беременности жены) и в неподходящем месте (прилюдно или поблизости от буддийских святынь и т. п.).
Почему обет мирянина относительно отказа от лжи не включает также отвержение злословия и т. п.? Ложь, подобно прелюбодеянию, была крайне порицаема в буддийских сообществах. Характеризуя сугубую злостность лжи как безнравственного действия, постканоническая традиция утверждает, что при нарушении других заповедей всегда приходится прибегать ко лжи. Она неизбежно сопровождает собой весь диапазон безнравственных поступков. Прибегнув хотя бы раз к помощи лжи, человек привыкает к этому неблагому пути деятельности, обман приобретает вид одержимости, от чего трудно освободиться. Именно учитывая это свойство человеческого поведения, древние теоретики Винаи установили правило: тот, кто нарушил хотя бы одно дисциплинарное требование, должен добровольно сознаться перед сангхой. Тем самым предупреждалось усугубление дурного поступка ложью, в корне пресекалось развитие аффекта лживости.
Относительно отказа от употребления опьяняющих субстанций между теоретиками Абхидхармы и знатоками Винаи возникали споры. Знатоки Винаи утверждали, что Бхагаван запретил употреблять подобные субстанции, поскольку, опьяняясь, человек впадает в небрежение своими религиозными обязанностями, аффекты начинают проявляться в этом состоянии с особой силой, а следовательно, легко совершить прегрешения. Поэтому, считали они, даже малейшие степени опьянения должны исключаться. Абхидхармисты же полагали, что алкоголь допустим в тех дозах, которые позволяют сохранять самоконтроль, но лишь тогда, когда человек знает свою норму, когда он не пьет ради утраты трезвости, а лечится. (Отметим, что в российской культуре подобная точка зрения на допустимость приема алкоголя получила повсеместное распространение.)