Но кого считать родителями — тех, что родили, или тех, что вскормили и воспитали? Буддийская традиция отвечает на этот вопрос в высшей степени однозначно — только тех, благодаря которым имело место зачатие, поскольку именно факт зачатия и считался рождением в собственном смысле слова. (Такая трактовка рождения была воспринята буддизмом от более древней индоарийской традиции.)
Архат рассматривался в качестве благодетеля, так как, будучи святым хранителем учения Шакьямуни, он являл собой «поле благих качеств», вне которого невозможен религиозный рост людей. Замышляя убийство архата, нечестивец покушался на подателя Дхармы.
Таким образом, адресат задуманного злодеяния имел огромное значение для установления факта смертного греха. Однако в каноне зафиксированы случаи, требовавшие дополнительного осмысления. Так, если зародыш, зачатый в матке одной женщины, был перенесен в чрево другой, — которая из них должна считаться матерью? Только зачавшая, утверждали и теоретики Винаи, и абхидхармисты. А это означает, что убийство женщины, выносившей беременность и породившей своего убийцу, но не участвовавшей в его зачатии, не есть смертный грех отнятия жизни матери. Это — грех убийства человеческого существа, хотя монструозное чадо и намеревалось убить мать. Если же была лишена жизни та женщина, которая зачала нечестивца, но не вынашивала беременность, то совершен смертный грех убийства матери.
В другом случае, когда злодей вознамерился убить свою матушку, но в силу случайности вместо нее лишил жизни иную женщину, будучи, однако, уверен, что умертвил именно мать, смертный грех также не имеет места. Нет соприкосновения с ним и в ситуации убийства матери, если агрессивный умысел был направлен на другого человека, а по недоразумению от действий грешника погибла мать.
Преднамеренное убийство архата, даже в случае, если убийца не знает о высоком религиозном статусе своей потенциальной жертвы, есть смертный грех, поскольку в результате преступления погиб именно святой.
Если убитый архат был одновременно и отцом убийцы, то констатируется лишь один смертный грех — убийство архата, так как жертвой убийства выступает только одно живое существо.
Смертный грех убийства архата не возникает в ситуации, когда жертва представляет собой лишь кандидата на обретение архатства (т. е. в момент убийства статусом архата не обладала) и в намерения убийцы не входило лишение жизнеспособности именно святого.
Пролитие крови Татхагаты — смертный грех, за исключением тех ситуаций, в которых кощунник хотел только ударить Будду, но умысел на убийство отсутствовал.
Наиболее тяжкий среди смертных грехов — ложь с целью раскола буддийской общины. Обладая основным признаком греха лжи — сознательно реализуемым намерением грешника исказить истинные воззрения членов сангхи, ложь с целью раскола сангхи особенно греховна ввиду значимости предмета ложных высказываний — учения Шакьямуни и их адресата — монашеского сообщества.
Своей ложью раскольник пытается извратить религиозное сознание монахов, исказить своим сообщением их верное понимание Слова Будды. Учение создавалось усилиями всех Будд, и поэтому ложная его трактовка — это удар по «телу Дхармы».
Состояние раскола сангхи, указывали абхидхармисты, представляет собой бытийственное препятствие освобождению живых существ из оков сансары. Пока не восстановишь единство, верующие буддисты лишены истинного ориентира на пути преодоления безнравственности, а подвижничество не приносит религиозных плодов. Таким образом, раскольническая ложь создает препятствие для осуществления Дхармы, ее высшего предназначения — помогать всем живым существам без исключения достигнуть освобождения. Именно поэтому ложь с целью раскола сангхи — тяжелейший смертный грех, неизбежно влекущий за собой ближайшее рождение в зловещем аду Авичи, где нет перерыва в страдании как таковом.
Буддийские теоретики указывали, что учинить раскол может лишь полноправный монах. Ни монахиня, ни шикшамана, ни послушник/послушница, ни мирянин/мирянка никогда не бывают способны осуществить раскольнические действия, ибо их речи неавторитетны для монахов-мужчин. Покуситься на раскол способен только тот бхикшу, который не подвержен грубым, примитивным аффектам, явным для остальных членов сангхи, но в то же время одержим гордыней и ложными воззрениями. Он, как правило, пользуется авторитетом и отличается внешней строгостью в соблюдении предписаний. Члены сангхи заблуждаются относительно его высокой религиозной продвинутости, не зная, что внутренне будущий раскольник давно прогнил и готовится объявить себя вместо Бхагавана «учителем-драгоценностью».