Мисо иногда встречали возле дорог, ее следы обнаруживались около поселка. Она приходила ночью слушать звуки и изучать запахи людского жилья, наблюдала издали за козами и коровами. Странно, но она не пробовала напасть на кур или стащить яйца, то ли из врожденной осторожности, то ли сознавая, что курица – слишком большая для нее добыча. Порой в сумерках мы слышали ее лающий смех, а иногда – призывное скуление.
С каждым днем ум и способности Беляшки росли. Бен-Нори рассказывал, что видел, как Мисо поймала у реки маленького турупина; тот немедленно свернулся клубком, выставив наружу все свои иголки. Мисо принялась катать его лапками по земле, ожидая, что турупин расслабится и обнажит нежное, уязвимое для острых зубок зерды брюхо, но зверек не сдавался. Беляшка задумчиво оглядела его, затем перевернула на спину, набрала в пасть воды и намочила место соединения головы и крохотного хвостика турупина. Бедолага развернулся и был немедленно съеден.
Также Мисо изобрела весьма остроумный способ избавления от блох с помощью всё той же реки. Она зажимала в зубах пучок жухлой травы и опускала в воду хвост. После чего крайне медленно входила в реку задом. Блохи, спасаясь от напасти, перебирались всё выше и выше на шею и голову. Наконец, зерда почти вся погружалась в воду, убрав даже свои огромные уши, блохам поневоле приходилось перепрыгнуть на травяной пучок. Тут Мисо аккуратно выпускала траву изо рта и быстрыми скачками выносилась на берег. Потом она долго сушилась и трясла ушами, но блох на ней больше не было.
Зиму, длившуюся более пяти месяцев, Беляшка пережила без особого труда. Наша область отличалась мягким климатом. Лишь три недели в году здесь лежал снег. За это время удивительная шкурка Мисо стала еще более пушистой и красивой. И так удивительно было наблюдать, как на белоснежной равнине где-то вдали вспухает вдруг сугроб и превращается в лисичку, почти неприметную на таком маскирующем фоне.
За зиму в поисках корма к каньонам перебралось еще несколько семейств зерд, преодолевших страх перед относительной близостью людского жилья. Беляшка обзавелась соседями.
Наступила весна – пора, когда даже старый Марс оживал, пора таяния ледников, наполнения рек и каналов несущей жизнь водой, пора благоухающих в степи цветов.
Мисо не знала, что вместе с весной в наши края вернулись не только тепло и свежая трава, но и ее старый враг.
6
Майк появился в поселке как раз в начале первого весеннего месяца. Он как и прежде выполнял самую разнообразную работу, координировал связь между поселениями колонистов, чинил сломавшееся оборудование, доставлял какие-то материалы и доносил до нас распоряжения армейских чиновников. И он всё еще не отказался от намерения изловить белую зерду. Даже заранее договорился с зоологами о вознаграждении за живую Мисо или за ее шкурку.
Удивительно, но Майк так и не нашел единомышленников в этом деле. Уж не знаю почему: то ли мы все, не отдавая себе отчета, привязались к маленькой Беляшке и считали ее частью нашей жизни, то ли мешала постоянная занятость. Склонен думать, что всё же первое.
Вооружившись биноклями, свистками-приманками, капканами и прочими охотничьими необходимостями, Майк Дауман вышел на тропу войны.
Сначала он попытался найти теперешнее жилище Мисо, но не преуспел. Наученная горьким опытом, та тщательно скрывала свою нору. Она никогда не бежала домой напрямик, а тщательно путала следы и совершала разведочные прыжки, чтобы убедиться, что никто за ней не следит. Она не оставляла возле лазов объедков, которые могли бы выдать ее местопребывание, и старалась не выбегать на открытое пространство. Мне кажется, она каким-то образом учуяла и вспомнила запах Майка, потому что совершенно перестала появляться у поселка.
Не достигнув успеха в поисках логовища, Дауман взялся выслеживать саму Мисо. Но поскольку он вынужден был заниматься работой, ему редко удавалось посвятить ловле два-три дня кряду. И даже напав на след – хотя точно ли это ее след, он сказать не мог, так как настоящим следопытом не являлся, – он терял его и потом уже не мог найти.
В конце концов рассерженный Майк достал себе собаку. Конечно, у нас нельзя было обзавестись настоящей гончей или борзой, но нашлась сносно натасканная дворняжка.
Ах, Мисо! Вот тут-то и проявился ее незаурядный, будто вовсе не звериный, а человечий ум. Что она только не вытворяла с несчастной дворнягой. Едва смекнув, что та рыщет за ней, но находится еще далеко, она разворачивалась и бежала назад по своим же следам. Затем неожиданно делала несколько прыжков в сторону и ныряла в кустарник, в высокую траву или скрывалась меж камней. Как только собака с Майком показывались на горизонте, Мисо затаивалась, и те проходили мимо, уверенные, что вот-вот настигнут беглянку. А она преспокойно убегала по их следу в обратную сторону.
Она умела спрятаться за любой мало-мальски подходящий обломок скалы, за куст или схорониться в крохотном овраге. Чтобы скрыть свою приметную белую шерстку, она научилась почти мгновенно закапываться в землю. Пыль оседала на шкуре, и Беляшка сливалась с почвой. Бывало, если Мисо не видела места, где можно было бы переждать, она морочила голову собаке, бегала сзади нее, не показываясь на глаза, и лишь предоставлялся случай, прыскала в сторону и исчезала в траве. А сколько раз она переплывала речку, чтобы избавиться от настойчивого преследования…
Один раз дворняге удалось-таки настичь Мисо. Пес уже раскрыл пасть, готовый схватить зерду, как вдруг та упала замертво, не двигаясь и не шевелясь. Пролетев по инерции вперед, пес вернулся и в недоумении застыл над неподвижной добычей. Азарт погони пропал, что теперь делать: трепать мертвого зверя, охранять до приезда хозяина или бежать ему навстречу? Пока пес размышлял, Мисо вскочила и, мазнув хвостом ему по глазам, так что тот на пару мгновений потерял способность видеть, со всех лап рванула к реке. Где легко ушла от погони, как много раз до того. К счастью для Беляшки, Майк замешкался из-за норовистого гиппариона и позора своего пса не видел.
Закончилась вся эта история тем, что в один прекрасный день собака свалилась в какую-то котловину и сломала себе лапу. Пока пес выздоравливал, отлеживаясь во дворе, Майку пришлось продолжить охоту в одиночку.
Временами ему попадались другие зерды, но их он не трогал, одержимый лишь своей целью. Однако благодаря им он подсмотрел место «мышковья». Не знаю, применимо ли это земное название к марсианским лисичкам, но за неимением других обозначений, остановимся на нем.
Часть равнины у реки была густо заселена крошечными грызунами, и зерды часто приходили сюда, чтобы поохотиться. Зрелище это весьма увлекательное. Мышкующая зерда стоит, навострив свои громадные уши, прислушиваясь к малейшему писку на земле или под землей. Углядев матриску, она подпрыгивает и приземляется ей на голову подушечками сдвинутых передних лап. Если же звук исходит из глубины, она бросается разрывать норку и делает это с потрясающей скоростью. Так она может гоняться за «мышами» от норки к норке полдня или ночи.
Решив, что Беляшка рано или поздно здесь объявится, Дауман в течение пары недель приходил и, засев в присмотренное им заранее укрытие, ждал ее с ружьем в руках. Ружье было заряжено ампулами со снотворным.
Однажды Майку повезло.
Как-то вечером у дальнего холма возникло белое меховое облако; присмотревшись, охотник убедился, что это Мисо. Возможности прицелиться не предоставлялось довольно долго, наконец он решился подманить ее свистком. Заслышав писк, Беляшка насторожила ушки. Ее враг сидел с подветренной стороны, она не чуяла его, однако что-то в манящем звук показалось ей неестественным, потому что она продолжила мышковать, не приближаясь к засаде. Майк был вынужден начать подкрадываться сам. Он старался двигаться только тогда, когда двигалась сама зерда, чтобы не спугнуть ее раньше времени. Но в какой-то миг Беляшка замерла настолько неожиданно, что в наступившей тишине отчетливо раздался хруст ветки, попавшей под ногу Дауману.
Майк понял: сейчас или никогда. Долю секунды он прицеливался, потом нажал на спуск. И вот ирония! Именно в этот момент Мисо совершила свой разведочный прыжок. Шприц-дротик прошел мимо, а зерда бросилась удирать. В отчаянии Дауман выстрелил ей вслед, но, разумеется, не попал.
И снова началась изматывающая, бесплодная охота.
Дауман ставил капканы на протоптанных зверями тропках, изобретал замысловатые ловушки, которые не всякий промышленник использует. Но в них попадался кто угодно, только не неуловимая зерда. Ее нюх был настолько тонок, что сразу позволял различить запах человека, таким образом она обходила стороной любые подозрительные предметы, даже искусно замаскированные.