Из всех англоязычных произведений Набокова «Арлекинам», пожалуй, больше всех не повезло с рецензентами. В подавляющем большинстве критических отзывов он был расценен как свидетельство творческого упадка писателя, не только безнадежно оторвавшегося от «живой жизни» и запросов современности, но и впавшего в гpex самоэпигонства. Изощряясь в колких насмешках, рецензенты указывали на тематическую узость произведения и раздражающую манерность авторского языка — «гремучую смесь филологической педантичности и неуклюжего сленга» (Raban J. Exiles // Encounter. 1975. Vol. 44. № 6. P. 80), — сокрушались по поводу откровенной механичности сюжетных перипетий и нарочитой марионеточности персонажей, лишенных даже намека на психологическую глубину и житейскую достоверность. «Смутные тени на стене его [Набокова] необитаемой пещеры языка, — так охарактеризовал их Джонатан Рабан (Ibid. P. 81). Вежливо назвав «Арлекинов» «великолепным романом об одиночестве», «самой печальной и наиболее привлекательной» книгой Набокова после выхода "Бледного огня" (Ibid. P. 79), он насытил рецензию таким количеством язвительным замечаний, которые во многом обесценили высказанные им похвалы. В качестве ключевого образа «СНА» ехидный критик выделил упомянутого в третьей главе первой части индигового попугая, умевшего говорить «алло», «Отто» и «папа»: «Этот образ отбрасывает длинную тень через весь роман. Подобно попугаю, пронзительно кричащему в своей клетке, романист сидит, запертый в собственном романе, его искусство превратилось в черствый бисквит, его язык — в бессмысленное подражание» (Ibid. P. 80).
По схожей схеме построил свою рецензию и Мартин Эмис <см.>: воздав писателю за его прежние заслуги, он аттестовал «Арлекинов» как «жалкое и печальное исключение среди набоковских книг».
В отличие от Эмиса, считавшего, что "Смотри на арлекинов!" написан «скверно», Сол Малофф признавал, что и в этом романе писатель демонстрирует прежнее стилистическое мастерство. Однако это признание не уберегло Набокова от нелицеприятной критики: «Если бы романы Набокова состояли из одних чудесных фраз, его определенно считали бы величайшим из ныне живущих писателей; и он, конечно, стал бы таковым, пиши он путеводители, руководства по ловле чешуекрылых и наставления по организации автомобильной промышленности.
Но книги состоят не из одних прекрасных фраз. Временами (особенно когда кажется, что он сознательно старается ошеломить читателя своим мастерством, выводя предложение за предложением одно лучше другого) возникает сильное желание, чтобы это была огромная, громыхающая, вся в пене, задыхающаяся от напряжения фраза-першерон, тянущая отсюда и дотуда тяжеленный воз чего-то ужасно важного и нужного. Вот только ехать «дотуда» совершенно не входит в планы автора романа о Вадиме. Суть его состоит в том, чтобы сотворить немыслимые симфонические образы, волшебные узоры и божественную материю, причем сделать это с высокомерным изяществом и виртуозностью. Такое произведение по своей сути и замыслу является подчеркнуто декадентским, презрительным вызовом "шутам-критиканам воскресных газетных приложений", обвиняющим писателя в "аристократическом обскурантизме" Набоков — наш великий декадент, наш царственный вельможа и оригинал, непревзойденный художник второго ряда, кому может позавидовать любой представитель первого — в то время как газетные критиканы продолжают ворчать и скрежетать зубами»[130] (Maloff S. // New Republic. 1974. Vol. 171. № 26 (December 28). P. 29).
Разумеется, далеко не все рецензенты при разговоре об «Арлекинах» злобно скрежетали зубами и свирепо кусали престарелого мэтра. Репутация автора «Лолиты» была слишком высока и весома, чтобы не оказывать мощного влияния на критиков. Правда, положительные отзывы на этот набоковский роман, как на подбор, вышли какими-то вялыми и неубедительными и по большей части представляли собой доброжелательный пересказ фабулы. Подобным пересказом Набокова одарили: незлобивый Джон Апдайк, поставивший «Арлекинов» выше «Ады» и "Просвечивающих предметов" (Updike J. Motlier Than Ever // New Yorker. 1974. November 11. P. 209); Джон Скау, назвавший роман «одной из самых озорных и забавных книг» Набокова (Skow J. Butterflies Are Free // Time. 1974. October 7. P. 65); В. С. Притчетт, единственной серьезной ошибкой автора посчитавший советскую одиссею героя-повествователя (Pritchett V. С. Nabokov’s Touch // NYRB. 1974. November 28. P. 3) и Питер Кеннел (Quennell P. Autobiographical fiction // Books and bookmen. 1975. Vol. 20. № 11. P. 32–33). Последние два критика, будто сговорившись, принялись вдобавок рассуждать о стернианстве Набокова. Впрочем, и их признание «Арлекинов» не было безоговорочным. И Кеннел, и Притчетт сочли, что "Смотри на арлекинов!" не является лучшей вещью Набокова, а эффект от радужной рецензии Джона Скау был изрядно подпорчен издевательской подписью под фотографией семидесятипятилетнего писателя: «An obsolete variant of kern».[131]