Били крепко. Причем, поскольку факт нарушения был явный, не церемонились. Особенно усердствовал плюгавый прапор. Он норовил со всего размаху въехать лежащему навзничь сапогом по лицу. Потерявшего сознание отнесли в лазарет, заключенных, разогнали по камерам, а Алексея запихали в карцер.
Десять суток, нары только на ночь, про батареи, когда строили этот каменный мешок видимо забыли. Холод пробирал до костей. Побои зажили. Но, грязь, попавшая в ссадины на лице, неожиданно загноились. Струпья разбухли и превратились в огромные гнойники. Леха напрягал все резервы своей памяти и пытался справиться с заразой. Однако помог черный хлеб. Пайку, которую ему выдавали, он делил пополам. Половину, растягивал на весь день, а вторую разжевывал и лепил на больные места. Гной выдавливал и протирал сукровицу вырванным из худого армейского бушлата ватином. На восьмой день опухоль начала спадать. Но лицо избороздили глубокие безобразные шрамы. Он неожиданно сильно похудел. Отсутствие питания, холод и сырой воздух не сахар и для привычных к скромным условиям зекам, а для привыкшего к полноценному питанию организму условия губительные. Ослабленный организм дал сбой и простуда принесла новую беду. Воспаление легких. Температура прыгнула под сорок. Его трясло в лихорадке. Сухой злобный кашель разрывал легкие. Перед глазами мелькали картины из недавнего прошлого. Вот вежливый премьер, склонив голову, веско роняет. — Мы вам должны, и в долгу не останемся. А вот неожиданно выплыл из темного угла старый разведчик. Так и не успевший пожить в свое удовольствие на собственной яхте. Иногда склонялась над ним расплывающимся силуэтом жена. Она смеялась и тыкала в него пальцем. — Идиот, чего заслужил, то и получил. — заливалась она смехом гоголевской панночки. Наконец он улетал в спасительное беспамятство. Трясучка исчезала, и перед ним открывался длинный освещенный невидимым, но таким ярким светом, просторный зал… Когда утром заглянул коридорный и пнул тяжело дышащего в беспамятстве заключенного, шел девятый день карцера. Солдаты вытащили тело, и, погрузив на брезент носилок отнесли в лазарет. В дверях один хмыкнул. — Ты смотри, ногами несем, видно не жилец.
— Да и хрен с ним, отмахнулся второй, не разворачиваться-же. Одним больше, одним меньше. Воздух чище будет.
Они приволокли его в лазарет, однако, Врач прибыл на службу только в девять.
Когда он приподнял веко лежащего в стылом коридоре на жестоком сквозняке доходяги, и посчитал еле слышно мчащийся с курьерской скоростью захлебывающийся пульс. Засомневался. Стоит ли тратить время и антибиотики.
Дернуло, меня. — Ругнулся доктор. Нет, чтоб как собирался в домоуправление заехать. Тогда бы уже и мороки не было. А так, за лазаретом жмура писать. То, что этот не жилец, для коновала было безусловно. Однако, чтобы не морочиться с отписками все-же вколол жаропонижающее, и лошадиную дозу пеницелина.
Санитар, получив распоряжение, белье перестилать не стал. Все равно к вечеру дойдет бросил доктор. А если перед концом простыни обгадит, убирать. Перебьется.
Леха выжил. К вечеру температура спала на градус и уже не зашкаливала. Тридцать девять и пять, это не сорок один. Врач пожал плечами выдал шнырю ампулу антибиотика и качая головой пошел заводить медицинскую карту.
Игра в поддавки и подарки фортуны закончились пятнадцатого декабря, когда Алексей сделал шаг и спас уголовника от заточки. Очнулся он на третий день после того, как его принесли в лазарет. Он лежал на серой застиранной наволочке комковатая подушка из слежавшейся ваты давила на затылок, как раз в то место, куда пришелся забытый кем то замок. Мыслей не было. Слабость и безразличие. Такое, что приди к нему та самая с косой, ничего не дрогнуло бы в нем. Слишком много сил взяла болезнь. Однако время лучший лекарь. Избитая истина, однако истина. Неделю его желудок не принимал пищу. Только воду. Спасала капельница с глюкозой. По непонятной причине отношение к нему резко изменилось. Шнырь летел к кровати по первому зову. Дефицитные лекарства нашлись без вопросов. Даже лепила, уже не пробегал мимо, брезгливо косясь на засохшие струпья заживших ран, а внимательно и вдумчиво слушал хрипы в глубине его легких.
Через неделю, когда температура спала, появился зверский аппетит. Но и тут внезапно прозревший доктор не отмахнулся, а прописал специальную диету. Куринный бульон, и плавный перевод на полноценное питание. Леха поправился. Однако что-то случилось с ним. Исчез прежний увалень с бесшабашной улыбкой. Глаза смотрели на окружающий его мир с безразличием оптического прицела. Только иногда вспыхивала в них искра. И поднималась из глубины непонятная волна, тогда его кулак, высохший, но все равно громадный, сжимался так, что казалось, лопнет натянутая на костяшках сухая кожа. Санитар, оказавшийся однажды свидетелем такого приступа в страхе попятился, и запнувшись об соседнюю койку рванул к выходу. Он вдруг ясно понял, скажи он в этот момент поперек непонятному пациенту, и громадная ладонь переломит его шею, как сухой тростник.