А Леха, в принципе не имевший ничего против безобидного санитара, просто изменился. Нестерпимый жар, полыхавший в его теле, словно выжег что-то в душе. Он понял, как просто исчезнуть из этой жизни. И как дешево цениться она людьми. Много что понял он, лежа на больничной койке. И не сладко пришлось бы сейчас, тому олигарху, затеявшему игру с беззлобным охранником. Однако и это его не тревожило. Он не забыл ничего, и память все так-же легко выдавала любую мелочь хоть раз виденную им. Пришла жесткость и что-то еще называемое характером.
Его выписали в первых числах нового года. Худой как скелет, при росте в метр восемьдесят пять его вес составил всего шестьдесят восемь. С лицом, изуродованном шрамами, он шел по тюремному коридору, уже привычно держа руки за спиной и ссутулившись. Однако конвоир вместо того, чтобы рявкать на переходах, произносил слова команды негромко и даже слегка опасливо. Такой силой веяло от заключенного.
Вошел в знакомую камеру и негромко поздоровался.
— Эй, командир, вскинулся из угла Муха, у нас комплект, молодой на больничке, куда еще суете. Однако дверь захлопнулась. Только тогда сидельцы признали в вошедшем Леху. Муха, нарушая все не писаные законы, негромко присвистнул.
— Ого, вот это да. Он подскочил и приблизился к Алексею. — Леха, ты что-ли? Он осторожно подхватил прислонившегося к стене соседа и провел к койке. — Ложись. Он кинулся в угол к старшему. Но Волонд уже сам приблизился к ним. Он махнул шестерке и присел рядом с сокамерником, который одышливо сипя, откинулся к затертой стенке.
— Как ты, он внимательно глянул на Алексея.
— Нормально. — Произнес тот. Голос, сухой как шерканье напильника прозвучал совершенно безжизненно.
Я как узнал, что ты на больничке подогнал маляву, чтобы подогрели. — Сообщил авторитет.
— Спасибо. — Леха приоткрыл глаза. Спасибо. — Повторил он.
— Ладно, отдыхай. — Заметил, что собеседник не расположен к разговорам, произнес смотрящий. — После перетрем. Он вернулся в свой угол, и жестом приказал уменьшить громкость телевизора.
Со следующего дня камера с удивлением заметила, что старшой развил бешеную активность. Коногон не успевал пробивать дорогу, отправляя сообщения то в одну, то в другую камеру изолятора. Иногда Волонд вынимал, неизвестно где спрятанный от шмона сотовый, и тихо говорил с кем-то, укрывшись тремя одеялами. А то и коридорный, стукнув по кормушке, бросал в камеру запаянный в целлофан клочок бумажки.
Через несколько дней, законник подошел к Алексею и тихонько сказал. — Ты не думай. Спас ты меня от смерти, это я не забыл. С тем вопросом я порешал. Но и в долгу быть не привык. А считая, как тебя прокрутили, вдвойне долг за мной. Потому будет у меня к тебе разговор. Пробил я тему. Есть один человечек. Так себе дерьмо, если честно. За какой то мухлеж приняли. Он, пока крутили, все расклады, и подельников отдал. Ну, и в камере накосячил, выше головы. В общем, суд его по отбытому выпускает. Однако не уйти ему. Это отдельный разговор. Сделали смертнику предложение. Он, вообще черт здоровый, и на тебя крепко мажет. Так что возьмет твою деляну на себя. А ты, взамен него, на волю. Сегодня вечером в нашу камеру закинут, а завтра адвокат решение подгонит. Тоже молчать будет. С него взятки гладки. А рожу тому, косорезу, уже подпортили. Так что, вас, если не присматриваться, вполне можно спутать. Ну как? Годиться? Только если в отказ пойдешь имей в виду, ему на волю не выйти. По любому. Подельники на него большой зуб имеют. И втарили кого надо. Так, что ему или на погост, или на нары. Он сам это понял и обеими руками за. В общем думай. Только мухой.
Леха поднял на Волонда глаза. — А чего думать? За помощь спасибо. Как того звать? Что-бы на выводке не проколоться. И подпись его нужно проработать. Детали я с ним сам обговорю. — Леха опустил голову и замолчал.
Ну, ты лютый, — изумился авторитет. Сурово тебя покоцало. Мне аж не по себе стало, как глянул. Ты, вот что, если все проскочит, запомни телефончик. Будет нужда или там еще чего. Звони. Чую я… Он не закончил и вернулся к себе. А Леха прикинув возможные варианты развития ситуации решил, что авторитет не обманывает. Ему с моего освобождения конечно профита никакого, но и больших затрат не понес. Уболтать опущенного, дело нехитрое. А так хоть поживет еще. Да и звон пойдет, что Волонд добро помнит. Авторитет опять же. Ну, может немного и впрямь благодарен.