Расширяя контекст далеко за рамки нынешнего дня, можно было бы видеть в журнальных периодах русской (1840 – 1870-е гг.), а потом советской литературы (1920-е, а затем 1950 – 1970-е гг.) начальные, ранние стадии или, вернее сказать, эпизоды или попытки подобного перехода к обществу и культуре модерна, а в сменившей (сменяющей) их эпохе серий, тонких журналов и толстых газет – более зрелую фазу или форму собственно модерного существования67. Так или иначе, серийность российского книгоиздания в 1990-е гг. явно, неуклонно и стремительно растет. В 1993 г. на книжном рынке страны насчитывалось 220 книжных серий, а в 1997-м – уже 120068.
Поэтому и реально работающими формами сплочения писателей, критиков, рецензентов сегодня выступают не столько журналы – по «традиционной» функции, воплощенной уже в самой их структуре, это, как уже говорилось, органы конкурирующих и конфликтующих, борющихся за «своего» читателя литературных групп69, – сколько ритуалы непосредственного общения и сплочения всего литературного сообщества в виде вручения премий и презентаций вышедших книг, этих как бы кандидатов на будущие премии. Тем самым центрами или узлами литературных коммуникаций теперь становятся, с одной стороны, клубы и салоны, предоставляющие первичную площадку для литературных заявок, а с другой – издательства, эксперты которых дают подобным заявкам оценку и которые переводят данную оценку в форму издательской стратегии (серии, библиотечки и т.п.). Деятельность же собственно журналов либо подстраивается под эти формы вдогонку, либо впрямую примыкает к ним, можно сказать, их обслуживает.
В целом в литературном сообществе преобладают сейчас процессы самоорганизации (внутреннего сплочения), принимающие вид форм и мероприятий, стилизованных как клубные и салонные и выступающих одной из разновидностей, условно говоря, «светской» жизни. Другим, куда более ярким, шумным и любопытным для широкой публики вариантом ее стала за 1990-е гг. публичная и домашняя жизнь людей успеха, на чем бы этот успех ни основывался, – звезд кино, эстрады, шоуменов и менеджеров массмедиа и проч. (отсюда повальная популярность сравнительно дешевых, но глянцеватых журналов типа «ТВ-парк» и «Семь дней»). Из людей пишущих сегодня известен за пределами собственно литераторского круга лишь тот, кто попадает на экран телевизора или страницы подобной околотелевизионной прессы70.
Вообще говоря, преобладание такого рода ориентаций на узкий круг «знакомых» и на непосредственное настоящее, на «сезон» (форм организации лишь «ближайшего» пространства и времени, активизации его самых коротких мер, ритмов и циклов) обычно характеризует процессы перелома (сдвига, перехода) или промежутка, паузы, эрозии в культуре, в обществе. Однако в приватном сообществе «своих» не обсуждаются принципиальные вопросы: скажем, такие, казалось бы, неотложные сегодня, как «что такое литература», «как быть писателем». Подобного уровня и масштаба проблемы – только напомню, до какой степени они, их этический смысл были остры в России второй половины 1920-х гг., скажем, для членов ОПОЯЗа, либо во Франции после Второй мировой войны, например, для Бланшо или Сартра, – здесь неуместны и несвоевременны, поскольку предполагается, что процессы группового объединения-размежевания, и на совершенно иных основах, уже произошли или, по тем либо иным причинам не актуальны. А раз так, то для общения оставшихся вполне достаточно шифрованного жаргона – смеси стёба с молодежным сленгом (что-нибудь вроде «неслабо вставляет»), легко прочитываемых посвященными отсылок к двум-трем одиозным персонам и других столь же незамысловатых птичьих сигналов. Важно подавать знаки принадлежности – или с той же демонстративностью, той же легкостью опознания другими их нарушать (вариант Базарова или Верховенского-фис, тоже, увы, вполне накатанный и даже избитый).
67
Не обсуждаю сейчас, в какой мере это согласуется, а точнее, напротив, расходится с развитием и состоянием других институтов и подсистем российского общества – экономических, политических, правовых и др. Для элементов групповой инновации в одной из сфер публичности в России нет сейчас обеспечения и поддержки со стороны других институтов, всей институциональной системы общества. Это системное качество в советской истории вплоть до нынешнего дня обеспечивалось лишь механизмами тоталитарного господства – планово-централизованной экономики, иерархического управления и контроля, с распадом которых как наиболее общим и долговременным процессом, с феноменами эпигонской адаптации к условиям постоянного социокультурного «оползня» мы и имеем дело.
69
В журнальный период русской словесности XIX в. формирование социальной ценности литературы как зачаточной формы общественного мнения, конкуренция за представление этой ценности той или иной общественно-литературной группой, становление широких кругов подготовленных читателей завершились созданием так или иначе согласованного образа и пантеона национальной литературы как воплощения культуры, истории русского общества в ее ключевых точках и фигурах. В ходе этих процессов оформилась роль писателя, точнее – система профессиональных писательских ролей, а соответственно закрепились нормы авторского права, утвердились регулярные формы фиксированных выплат, размер гонорарных ставок и проч. Начиная с 70-х годов XIX столетия и к его концу последовала эпоха массовизации словесности: литература «сошла» в тонкие журналы и общедоступные газеты, в массовые приложения к ним. Подробнее, на обширном фактическом материале см. об этом в книгах А.И. Рейтблата «От Бовы к Бальмонту» (М., 1991) и «Как Пушкин вышел в гении» (М., 2001).
70
Сегодняшние биографии и автобиографии звезд, ставшие заметными на книжных прилавках образцами литературной продукции, обращенной к массовому читателю (который еще и слушатель, зритель), строятся на общезначимых значениях типичности, узнаваемости и проч., противоположных субъективности. В этом смысле они противостоят такой модели индивидуации самоопределяющегося и самоответственного субъекта, как европейский «роман воспитания». Можно сказать, что в сегодняшней литературе биография звезды вытесняет роман воспитания – модельный образец романа как такового, попадая в контекст популярных и массово признанных романов, объединенных формулой социального романа с криминальными, мелодраматическими или комическими (ироническими) обертонами.