Лингвистические услуги — понятие растяжимое. То ликбез астронавтов, улетающих к марсианину на кулички без единого чужого слова. А то интергалактический перевод, когда от одного неверного жеста может разлететься пол-Вселенной. У Шивон в этот раз все свелось к вечерней школе для миротворцев. Исследования упирались в стену. Рекомендованные действия лингвиста на малознакомой планете: ввязаться в ситуацию, выйти из которой поможет только языковое взаимодействие с местными жителями. Но местные не взаимодействовали. Вообще. Если не считать встречи на космодроме, ни гуудху, ни тауки не обращали на Корпус никакого внимания.
Когда к ним присылали войска из Англии, они бегали за броневиками и кидали камни. Орали им: «Чертовы англичане!» и прятались за школьным забором. Кричали: «Рабские сердца!», и плевались, и удирали со всех ног. Потом, после объединения, когда стало совсем плохо, в «ооновцев» бросались коктейлем Молотова.
Потом она уехала.
— Я плохо понимаю цель нашего приезда, — подумал ей как-то вечером траепала.
Здешние бои проходили скрытно, молниеносно, вспыхивали прозрачным огнем и тут же гасли. Схватки в траншеях, тихие войны. Любоваться никого не звали. «Голубые шлемы» всегда прибывали слишком поздно. Даже сестры-гагаринки прибывали слишком поздно.
Миротворцы пили. Клеили все сходное по генетическому коду. В лагере крутили две древние песни, так подходящие к туману: «Дорогу в ад» и «Калифорнийскую мечту». Шивон пыталась научить траепала играть в покер, но поди поблефуй с телепатом.
По внешности гуудху почти не отличались от потомков завоевателей. Смешались. Шивон бродила среди траншей, вглядывалась в туман. Где-то была граница. Шивон знала, что рано или поздно ее нащупает.
Она была в первом классе; сестра вела ее за руку.
— Видишь, — говорила Нула. — Это наша школа, Святого Патрика. А вон там они учатся. Все в синем, потому что протестанты.
Шивон расправляла красную клетчатую юбку.
— Смотри, — говорила сестра и показывала на поребрик тротуара. — Дальше — не наша часть улицы. Заступишь за поребрик — перейдешь к протестантам. А это грех. Бог сразу узнает, если заступишь.
Как раз та суеверная чепуха, в которую прочно поверит шестилетний ребенок. Как-то на самой черте нарисовали классики. Шивон ни разу не видела, чтобы в них играли.
Наверху почти договорились о присоединении Гу к Худу. О создании Двуединой Независимой Гууд-худуа.
— Не надо их объединять, — не выдержала Шивон. — Их надо расселить. Уж мне-то поверьте.
Окружающие деликатно молчали.
Когда приняли решение о воссоединении, в семье радовались. Отец все говорил: столько битв. Столько погибло. И все-таки мы этого добились. Единая Ирландия. Вот теперь пусть нас разоружают. Теперь можно успокоиться.
Недалеко от лагеря дети играли в мяч. Собственно, и «дети», и «играли», и «мяч» — понятия людские, и нечего их навязывать другим цивилизациям. Все же, проходя мимо, Шивон думала о них именно так. Гуудху, гигантские опята с десятками отростков, собирались и запускали в воздух бесформенный тяжелый предмет. Предмет зависал в тумане. Они ждали. Они могли ждать, не шевелясь, пока здешнее солнце не западало в свою траншею. Местные умели видеть сквозь туман. Предмет в конце концов ложился на землю; как и кто выигрывал, было неясно. Шивон садилась рядом и смотрела. Вычислила название предмета — гиг. Прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что наблюдает две параллельных игры.
Они играли бок о бок — гуды и тауки, испытывая странную необходимость находиться вместе и быть отдельно, — ни траектории игроков, ни траектории снарядов никогда не перекрещивались. На планете, беспорядочно разрисованной траншеями, где не было и следа городов, черту провели так же четко, как посреди улицы в северном Белфасте.
«Гаэллин», — подумал ее друг. — «Тебе на „н“».
«Нью-Иерушалаим», — среагировала Шивон.
«Марс», — подумал траепала.
«Я нашла черту», — подумала ему Шивон.
«Что случилось с местом, где ты живешь?» — подумал траепала.
«Это долгая история, — ответила Шивон. — Хорошее дело — полет в космос. Возвращаешься из рейса — а твоей страны уже нет на картах. Приходишь из следующего — а ее уже нет… вообще».
— Тебе на «с», — подумал траепала.
Они еще поиграли в «планеты» и послушали «Калифорнийскую мечту», а потом до Гу взрывной волной докатились результаты Таукитского соглашения. Гу объединялась с Худу; Гу становилась независимой. Траншеи ожили и шумели. ГСА успокаивалась. Миротворцы засобирались отчего-то домой.
— Решили наконец — и слава богу, — сказал какой-то землянин.
Внеочередные рейсы «Эйр Галакси» улетали на Гхуа и Таук. Шивон отмалчивалась.
Никто не знал, откуда достали бомбы. Рассказывали, что купили у ливийцев, а тем продали русские. Говорили, что вовсе не у ливийцев купили, а у иракцев; у китайцев; у американцев. Говорили, что стянули у самих англичан из-под носа. Хотя такое никто не станет держать на складе.
«Мы привыкли следить за ГСА, — подумала она другу. — А теперь взбунтуются те, кто с самого начала был против объединения».
«Их сейчас меньше», — подумал траепала.
«Вот именно».
Друг поднял к ней голову-пирамидку.
«Самое смешное, тогда мы радовались, что все кончено. Драки и перестрелки, и когда вертолеты по ночам спать не дают — мы думали „зачем это, теперь все будут жить мирно“».
Шивон как в воду смотрела: той же ночью пришел тревожный сигнал. Миротворцы повскакивали в машины, вызвали мобил-госпиталь. Ее другу вышло дежурство, и он запрыгнул в катер первым. Шивон схватила чей-то «Луч», забыв посмотреть, достаточно ли в нем энергии.
Она даже не могла позвать его по имени. На Траепа имен не дают.